– Не бойся, – сказал он торопливо. – Это Белый монах.
– Да, я Белый монах, – унылым голосом сказал туман и присел на скамейку напротив Аси.
– Бе-бе-бе…
– …лый монах, – помог он Асе и вздохнул. – Уже триста лет все трясутся от страха, как только меня увидят. А чего трясутся? Я даже ударить никого не могу – моя рука не имеет веса. Вот дай, дай мне руку!
Ася с трудом, будто против воли, протянула руку Белому монаху. Она почувствовала прикосновение – прохладное, влажное, как если бы руку опустили в ручей. Потом её рука проскользнула сквозь ладонь призрака.
– Вот видишь, – грустно сказал тот, – бестелесное я существо.
– Не расстраивайтесь, – глотнув побольше воздуха, попросила Ася.
Белый монах улыбнулся безрадостно.
– А она ничего человечек, – сказал он Севе, а Асе объяснил: – Я – портной. Мне нужно было посмотреть на тебя, чтобы сшить бальное платье. А пугать я и не собирался.
– Извините, пожалуйста, – Асе стало неловко за свой страх.
– А, мне не привыкать, милая барышня. И потом… все эти извинения неискренни, а потому ценности не имеют.
– Почему это неискренни? – обиделась Ася.
– Ну, вот ты извиняешься сейчас, потому что я портной и в моей власти твоё платье, а значит, и успех на балу, а пригласи я тебя танцевать, ты ведь не согласишься, конечно…
– Конечно, соглашусь! Только вы не пригласите.
– Почему же?
– Застесняетесь. Забьётесь в уголок и будете вздыхать.
Сева захихикал: Ася угадала!
Белый монах кашлянул, пробормотал что-то и сказал:
– Ну ладно, займёмся платьем. Так. Что у нас?
Он поплыл вокруг Аси, окутывая её туманом, будто мерки снимал:
– Так-так… Волосы русые, глаза карие, веснушек немножко, так-так… Ну, я думаю, рассветная дымка подойдёт, немного летнего дождя и аромата черёмуховых веток. А сюда можно сделать вставку из тихого утра и травы в росе. Как ты считаешь, Сева?
– Будет неплохо.
– Неплохо? Будет великолепно! А если мы нижнюю юбку сделаем из предзакатного часа, а в подол и рукава добавим немного ветра… Всё! Готово!
Белый монах уселся на скамейке, а на Асе вместо пижамы каким-то чудесным образом оказалось совершенно неправдоподобное платье: лёгкое, светлое, всё какое-то струящееся – такое, что Ася почувствовала себя самой прекрасной на свете! Она рассмеялась, закружилась и чмокнула Белого монаха в холодную влажную щёку.
– О, женщины, женщины! – возвёл глаза к небу Белый монах.
– Надо торопиться, – сказал Сева и вытащил из кармана крохотную бутылочку с какой-то жидкостью. – Выпей.
