За дверью тем временем происходило форменное Бородино. Оттуда слышались возгласы: «Послушайте, господин, майор!» — «Нет, это вы меня послушайте, господин майор!» — «Я вижу, уважение к уставу здесь отсутствует начисто!» — «Мы здесь делом занимаемся, а не…» — «А не что? Кабак, истинный кабак! Распустились!» — «Да как вы сме-ете! Боевую часть…» — и тому подобное.
Я тревожно огляделся, прощаясь со стенами казармы, к которым начал уже привыкать. И тут мой взгляд упал на амбала. Он, оказывается, улыбался, прислушиваясь к музыке майорского дуэта. Заметив, что я смотрю на него, капрал ободряюще подмигнул. Дескать, не робей, бывает хуже.
«Вот дуралей», — подумал я.
Наконец, дверь… нет, не открылась она… расхлопнулась, хоть и не существует такого слова. Бам! — ударила ручка о стену. Военюрист величественно удалялся.
— Идем, Ваня.
Амбал, ни слова не говоря, поднялся из кресла и последовал за ним. Я чуть было не спросил: «А что ж со мной-то?» — но вовремя придержал язык.
Вышел Сманов. Устало опустился в то же самое кресло. Вздохнул.
— Никак вы меня отбили, Максим Андреевич?
— Результат таков, лейтенант: Сырцов считает, что сможет убедить трибунал пересмотреть ваше дело. Вместо года дисбата — полтора в нашей глуши, притом без права выезда в губернский город.
— В какой губернский город?.. — еще не веря удаче, нелепо переспросил я.
— В любой, лейтенант… Плюс выговор мне лично. Ну да знал я, чем занимаюсь, иного и не ждал. В общем, он оставил вас на заставе… Только моей заслуги в том нет. Ни малейшей.
Он опять горестно вздохнул.
— Не понимаю, Максим Андреевич.
— Он решил дело еще до того, как полетел к нам, грешным. Заранее. Одному государю служим, лейтенант, одной стране. Неужто хватило бы у него совести забрать боевого офицера с нашего участка? Как бы он порядочным людям в глаза потом глядел? Сырцов — человек чести.
— А… — не осмелившись сформулировать свои впечатления от перебранки Сманова с военюристом, я просто ткнул пальцем в направлении кабинета.
— Ах это… Необходимая часть ритуала. В армии должен быть порядок.
Неделю спустя я вовсю ходил в караул, дежурил по части, словом, приступил к исполнению обязанностей… Да еще, как велел мне Сманов, вел усиленные занятия по боевой подготовке. «Не пропадать же втуне осназовским твоим талантам…» — сказал майор.
Когда я попал на землю Барятинского, там в разгаре был сухой сезон. Жара и влага. В полуденную пору — смертная тоска. Люди раздеваются догола, обматываются мокрой простыней и только так могут переждать время зноя. Потом наступило межсезонье, преддверие холодных дождей. Дни все равно оставались как жерло раскаленной печи, полегчало ненамного; зато ночи сделались ледяными. Нормально жить можно было только утром и в сумерки…
