С лошадками он никогда до этого дела не имел.
Ждали его в совхозе дней через десять, шел он по тундре, по сопкам, по травам, по кочкам и холодным лужам три недели. Этот отважный рейд (мельком глянул в библиотеке-читальне на карту) стал для него потом неисчерпаемым кладезем, хрустальным источником чистого заработка. Как он добрался живым и невредимым, имея еды на десять суток, не зная дорог, — осталось загадкой. Четырех лошадей не довел до места, утопил нечаянно в ледниковом, подтаявшем болотце, нежно-зеленом поверху, похожем на среднерусский луг.
Друг-директор у себя дома обернулся хозяином строгим, был суд, и погонщику лошадей пришлось расстаться со всем, что он скопил за год колымского флибустьерства. Возвращение домой отодвигалось.
К осени он устроился в один из рыбколхозов возле города Охотска бить нерпу. Зверя стреляли, когда море замерзло — нерпы выбирались на льдины и становились неповоротливыми.
Последним перед «кантовкой» местом работы стало управление «Северовостокзолото». Благородный металл в Магаданской области добывали в основном механизированным способом, мощными самоходными драгами, которые двигались, как корабли, оставляя позади себя застывшие пепельные волны отработанной породы. В этих отвалах и трудились старатели — артельно и поодиночке подбирали то, что упустили драги.
На разработках был сухой закон. В магазинах и передвижных торговых палатках продавалось все, кроме вина и водки. Вернувшись после старательского сезона на юг, в Магадан, к нормальной жизни, он понял, что больше лоток в руки не возьмет — опротивело. И с тех пор начал «кантоваться» — жить, чем бог пошлет, отложив на ближайшее будущее заботу о кооперативной квартире.
Пока таяли последние деньги, держался в гостинице — на виду у приличных людей, потом «на пару» с еще одним кантовщиком, Эдиком Мирским, бывшим гобоистом Хабаровской филармонии, как и он, подавшимся сюда на заработки, заняли комнату в ветхом бревенчатом доме у базара, на улице Портовой. Эдик промышлял на выпивку в порту, взгляд у него был снайперский — сразу определял, кто из моряков торгового флота вернулся из рейса с барахлом, с кем можно, без опаски нарваться на грубость, сговориться о сбыте. Сбытом занималась хозяйка дома, крупноносая женщина неопределенного возраста, носившая дома яркий японский халат. Эдик же только время от времени поставлял клиентов — это и было платой за проживание. Вокруг дома на Портовой кругами ходила милиция, и круги становились все уже.
