Потом гуляли по тропинке между елок, снова сидели в зале, синели окна, косо летели за ними хлопья снега, окна становились совсем синими. Заснули девочки, Горошек устроился на чемодане у ног Ольги Николаевны, закутанной в пятнистую шубку. Со страхом прислушивался — не объявят ли посадку.
Ее не объявляли двое долгих суток — сорок восемь самых тревожных и счастливых фединых часов. За это время он не вздремнул и не смог бы, только говорил и слушал, сторожил сон девочек и Ольги Николаевны — во время сна можно было безотрывно глядеть на ее лицо.
Еще за эти сорок восемь часов он, сам того не понимая, узнал Дальний Восток вернее, чем у себя на стройке за несколько месяцев. Восток, как магическая луна, повернулся к нему невидимой, неведомой стороной. Конечно, Ольга Николаевна не показывала еще Горошку писем, своего и наташкиного. Она совсем забыла о них, впоследствии нашлись в сумочке — впопыхах засунула.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Написаны письма были одновременно из Старого Оскола Белгородской области одному и тому же человеку.
«Гришенька, ты, видно, совесть окончательно потерял. Не знаю, кто я теперь — замужняя женщина или мать-одиночка. На соседей наших прекрасных не могу глядеть, они ведь все наперед понимают. Уехала бы к матери, да сам знаешь — как я там придусь с двумя девчонками.
Ну кто ты есть? Хоть бы детьми поинтересовался, твои ведь детки, не чьи-нибудь. Наташка, к твоему сведению, давно в школу пошла… За полтора года ни одного слова! И ни копейки, бесстыжий ты человек.
Новый твой адрес получила из магаданского отдела милиции. А что мне оставалось? На письма ты не отвечаешь. Самой лететь, ловить тебя по всему Дальнему Востоку? Не болела бы Юлька — честное слово, так бы и сделала, бесстыжий ты человек.
Из Магадана сообщили, что ты натворил в этом, Ягодном, поселке. Не знаю, чем сейчас занимаешься, но в последний раз, Гриша, прошу — возвращайся, хватит, хватит твоих полевых партий, буксиров, автоколонн и другого вранья. Из вытрезвителей, к твоему сведению, мне тоже документы переслали. За что мне такая жизнь? Чем я хуже других баб?
Телевизор пришлось продать и мое демисезонное тоже. Из Дома культуры я уволилась, работаю сейчас в техникуме — хоть вечера свободны. Комнату надо ремонтировать, на обои страшно глядеть, а наш папа… Зачем ты нас привез в этот Оскол? Кому мы здесь нужны?»
«Дорогой папа!
Позавчера меня приняли в октябрята. Учусь я хорошо. Наш класс взял обязательства. Вожатая сказала, что я маяк.
