— наши бабы суки,
— но хоть они и суки, мы за них в ответе, это ещё Экзюпери сказал,
— а раз так, то мы за них любого, кто хоть пальцем:
а) порвём,
б) порежем (по этому поводу мы по очереди громогласно заявили: «Я художник не местный, попишу — уеду»),
в) я попишу,
г) нет, я попишу,
д) нет, я,
е) а я говорю я,
ё) и т. д.
Пляж. Песок. Камыши. Свет фонаря. Маринка медленно раздевается и, покачивая попкой, заходит в воду. Кто-то из местных плюхается рядом: видать, желает спинку потереть.
Игорь в сторонке разводит костерок — лето, однако ночь не жаркая — подсаживаюсь, закуриваю. Из-за обилия выпитого тление «примы» абсолютно не тревожит рецепторы носоглотки. Игорь просит сигарету, если не жалко. Мне не жалко. Дерьма никогда не жалко.
А потом он говорит:
— Ты понимаешь, что, если вы кого-нибудь порежете, отсюда никто не уедет?
Я понимаю, но мне плевать, что я ему и сообщаю:
— Мне плевать.
Он кивает. Он понимает, что мне плевать. А ещё он понимает, что Кабану плевать втройне: Кабан в полнейшем умате. И это всеобщее понимание тотального плевания означает, что наши крыши медленно, но уверенно сползают — уже трескаются шифером где-то возле фундамента: МЫ СЕБЯ ПОЧТИ НЕ КОТРОЛИРУЕМ. И это ПОЧТИ пьяно пошатывается на кончике ножа. В прямом смысле.
— А чо ты дёргаешься? — Игорь смотрит мне прямо в глаза, — Из-за кого? Твоя девушка? Нет? Они подруги. Одноклассницы. Может, с одного двора. Угадал? Они — общие. А общие — палюбасу ничьи. Может ты на неё, или на неё виды имеешь? Твои проблемы! — он затягивается, выдыхает через нос и сплёвывает, — Никто из моих ребят чужого никогда не трогал. Ясно тебе?
И мне стало ясно. Через несколько лет. Я, вообще, понятливый.
— Слышь, Игорёк, а у вас корабли на фотонах, или вы иначе размножаетесь?
— Чего?
— Даже так, значит… Н-да, много во вселенной загадок природы… пьян акушер, преждевременны роды…
Утром мотоциклы взревели, презрительно пукнули выхлопами и оставили после себя мрачный похмельный синдром. На память. И страх, что могло случиться непоправимое.
— Нормальные пацаны. — Юра прячет нож, стягивает завязки рюкзака.
— А ведь действительно нормальные. — Я подмигиваю белому медвежонку, и тот, не спеша, переваливаясь с пятки на носок, растворяется в тумане.
Тогда я впервые погрызся с девчонками. Наверное, от зависти: моё-то шестнадцатилетие было попроще.
* * *
Трезвенники, завидуйте! — хоть вам и проще! Похмелье мелким грызуном не подточит ваши силы, обратная дорога не покажется адом! Завидуйте, ибо вы много потеряли: вы не видели эти поля.
