К пришедшей в упадок синагоге Кадиш относился с меньшим почтением, чем к кладбищу. Он спросил семью: а не проще ли оторвать завесу, и дело с концом? Но Зукманы хотели оставить завесу: пока стоит синагога, пусть висит. Предложение Кадиша их покоробило: какой бесчувственный! И Кадиш, вспомнив о золоте, поспешил добавить: «Завесу можно было бы оторвать, если бы ее не повесили в память о вашей матери». Тут родственники сменили гнев на милость, и работу он все-таки получил. Как всегда, Кадишу приходилось балансировать – между религиозностью и суеверием, между гордостью и стыдом.
С помощью пинцетов и щипчиков, позаимствованных из косметички Лилиан, Кадиш потихоньку – ниточка за ниточкой – спорол имя. Когда стало темно, он включил фонарь. Кадиш потерял счет, сколько раз он укололся: казалось, имя было растением, не хотевшим, чтобы его выпололи. Золотая нить рвалась, кончики обламывались и вонзались в покрасневшие и распухшие руки Кадиша.
Тем не менее работалось Кадишу спокойно. Однообразные движения умиротворяли, тишина заброшенной синагоги влияла благотворно. Кадиш то предавался воспоминаниям, то воспарял мечтами. Он забыл об обычных тревогах из-за растущих долгов, безразличия Лилиан, давящего тяжелым камнем гнева Пато. На минуту Кадиш даже прекратил работу и уставился во мрак женской половины, где-то когда-то сидела его мать.
Закончив, Кадиш расстелил на полу два носовых платка. В центре каждого насыпал горку золотых нитей и как следует прижал. Взглянул на сокровище, накопленное, пока он убирал надпись. Потом завязал оба платка, оценил на вес – что ж, результат неплохой.
Кадиш поднялся, надел пальто, положил платки в разные карманы. При ходьбе колени поскрипывали, ладони горели от порезов. Он отошел к скамьям и медленно, осторожно – побаливала поясница – сел. Закурил и осветил фонарем дело рук своих.
Имя теперь выглядело куда хуже. То есть надпись «Эстер Зукман» стала куда заметнее, чем в последние годы. Когда семья отвергла его предложение снять завесу, она не учла одного обстоятельства. Защищенный от света и воздуха, бархат под золотыми нитями не выцвел. И без вышивки надпись читалась никак не менее внятно. Результат оказался противоположным желаемому. Имя Эстер сияло ярко, как никогда.
Кадиш не стал печалиться. В конце концов, в своем деле он специалист, не хуже его друга доктора. Он ведь предложил убрать завесу – семья отказалась. Если они захотят избавиться от завесы теперь, он с удовольствием уберет ее – ясное дело, не бесплатно. Кадиш выключил фонарь, и ему показалось, что имя можно прочитать и в темноте.
