Рафа и Флавия ждали его на улице. Оставшись в автобусе один, Пато вопросительно посмотрел на сотрудницу полиции.
– У меня документов больше нет, – сказала она. – Алфавит кончился.
– Я документы забыл, – объяснил Пато.
Дверь снова захлопнулась.
Автобус еще проехал, остановился, и та же женщина из полиции позволила Пато выйти. Он выскочил – они оба стояли возле небольшого полицейского участка, раньше Пато около него не бывал. Женщина заглянула ему в глаза. Пато уставился на дырочки в ее ушах – видимо, в свободное от службы время она носила сережки.
– Курил? – спросила она.
– Сигареты, – ответил Пато.
– Глаза вон кровью налились, это от сигарет?
– Аллергия, – объяснил Пато.
Она повернула его лицо к свету, что шел из окон здания.
– Да, в этих автобусах пылища, – сказала она и повела его в участок.
Полицейский за стойкой поднял голову – он возился с радиоприемником, снял с него переднюю панель. За столом у стены сидел еще один полицейский. Этот даже голову не повернул в их сторону.
Дернув Пато за куртку, женщина пихнула его в камеру временного содержания и заперла.
Пато, сам того не заметив, вцепился в решетку.
– Разве вы не должны меня зарегистрировать? – возмутился он. – Разве я не имею права позвонить и сказать, что я здесь?
– Как правило, имеешь, – сказала она. – Но у тебя нет документов. А без документов тебя, можно сказать, просто нет. Как прикажешь тебя регистрировать?
– Вот поэтому мне и надо домой позвонить.
– Поэтому тебе придется подождать до завтра.
– До завтра?
– У нас народа не хватает. Люди придут только утром. А там еще с выходных завалы надо разгребать. Разгребут – и тобой можно будет заняться.
– А потом меня отпустят, как остальных?
– Не знаю, – сказала она. – Остальных-то уж нет. Все разбежались.
Она отошла, а Пато машинально вцепился в решетку, прижал лицо к прутьям.
– Значит, в понедельник утром? – крикнул он ей вслед.
– Кто знает? – ответила она. – Вон какой завал.
И с неожиданным дружелюбием, отчего у Пато на душе заскребли кошки, махнув ему на прощанье рукой, оставила на ночь в камере.
Было уже довольно поздно, и Пато без особых усилий, иногда забываясь сном, скоротал время до утра. Кто-то принес ему чашку кофе на подносе. К полудню какой-то полицейский, отправляясь на обед, спросил Пато, есть ли у него деньги. Деньги он взял и, по возвращении, принес шоколадный батончик и бутылку кока-колы. Пато уже подготовился к любому исходу, от пыток до гильотины: наслушался от своих и ужастиков, и слухов, и подлинных историй. Но он никак не ожидал, что его пусть хоть как-то, но все-таки покормят и вообще оставят в покое. После кока-колы у него отлегло от сердца, и он уснул по-настоящему, проснулся он, только когда вчерашняя сотрудница, разбудив его, – она вела себя так, словно видела его впервые, – дала ему блокнот с карандашом и велела записать свои данные. Как выяснилось, пока он спал, в камеру привели еще одного человека. На соседней скамье посапывал мужчина средних лет в костюме (изрядно поношенном) и кроссовках (совершенно новых). От него исходил не самый приятный запах.
