На растопку Кадиш пустил Лермонтова. Плеснул керосина, зубами вытащил из пачки сигарету, закурил, спичку швырнул на книгу в ванне. Вспыхнуло пламя.
Спичка оставила пятнышко на обложке, дырочку от спичечной головки, вокруг нее плясали безобидные желтые языки огня. В полумраке ванной комнаты они действовали на Кадиша умиротворяюще. Приятные минуты: он делает то, что необходимо, и ничего плохого пока не произошло. Он никогда не ждал от жизни счастья, но минуты радости случались, и они грели душу. Вот и эту он сохранит в памяти. Однако пламя охватило книжку лишь на миг, гореть она не горела.
Наконец обложка поддалась. Потом начали скрючиваться страницы. Кадиш знал, что Пато взъярится, но только сейчас, глядя на горящую книгу, спросил себя: а вдруг он недооценил силу его ярости? Есть что-то такое в единичных случаях, думал Кадиш, отчего они расстраивают нас сильнее. И так всегда. Кадиш швырнул брошюру поверх Лермонтова. Вот почему на первой странице его газеты всегда войны и катаклизмы. Дело не только в масштабах. Совести легче приспособиться к катастрофам. А от единичной смерти, смерти одного человека, хочется отвести глаза. Лучше уж так, как говорит Пато: гигантский костер на центральной площади, гора книг превращается в пепел.
Кадиш взял еще одну книжку, развернул, как экспонат на выставке. От двух книг дым стал едким. Кадиш раскрыл оконце пошире, и дым – почти по прямой – потянулся к нему и просочился в колодец двора. Над головой Кадиша, подобно светлячкам, полетели, закружились по ванной комнате кусочки сгоревшей страницы. Дым загустел, Кадиш понял, что курить здесь нелепо, выбросил сигарету в ванну, а самой большой книгой стал махать над угольками. Вспомнив, как медленно занимался огонь, подлил керосина. Но на этот раз все пошло иначе. Страницы намокли, стали гореть быстрее, он бросил в огонь еще одну книгу – приглушить пламя и сел на пол. Стало жарко. А вдруг ванная комната и впрямь загорится? Ванна и кафель на стенах уже почернели. Ничего, потом он все отскребет, золу выметет. Он стал действовать ритмично, жечь книги равномерно. А напоследок, словно он ее сберегал, Кадиш бросил в огонь любимую книгу сына. Это получилось случайно, но, выходит, чутье у него работает.
Он ворошил последнюю книгу палкой вантуза, как угольки в камине, и вдруг, едва его не опрокинув, в ванную ворвалась струя свежего воздуха: это распахнулась дверь. Пытаясь понять, в чем дело, Кадиш поднял голову, и взгляд его упал на зеркало, в котором просматривалась часть коридора. В воздухе плавала дымка, зеркало затянулось туманом. В ванной все еще мерцали последние угольки, Кадиш напряг зрение – и из дымки возникло лицо, но чье – непонятно. Впрочем, если вглядеться пристальнее, попытаться догадаться, что же это за призрачное видение, можно было узнать, кто это. Видение выдавал нос. Теперь – один на все семейство.
