— Ты что, семью хочешь со мной замутить?
— Мудак ты, Игорюсик. Тебе в любом мире жопа, и не потому что мир хреновый, а потому что ты хреновый.
Опять она стебётся над мои именем. Бесит же, и рука не поднимается в неё пальнуть. Хватит, я уже Джона подстрелил. А тут человек, который, с какого-то перепугу обо мне заботится, иногда. Человек… Ладно, надо её куда-нибудь сплавить.
Едем на север по дороге среди бесконечных прерий желтеющей травы. На западе у самого горизонта краснеют столбы горной цепи. Южнее, солнце, так и не коснувшись края земли, начинает карабкаться вверх по небу.
Впереди справа появляется белый свет, словно кто-то в прерии установил фонари. Сворачиваем к нему, осторожно приближаемся.
Горят софиты, трещат кинокамеры, суетится множество людей. Лысенький толстяк в складном кресле отирает пот и неразборчиво орёт в матюгальник. Здесь снимают фильм. Все смотрят на огромный, в несколько соток, макет посёлка, за ним небольшой обрыв и до самого горизонта раскинулись воды реки. По макету кто-то движется. Лемминги, это съемки того самого сериала. Уже близок финал серии.
— Метла! — орёт толстяк.
На площадку бесшумно выезжает оранжевый бульдозер с ковшом, декорированным под исполинскую метлу с торчащей верх рукояткой. Сбоку табличка “Метла Злого Рока”, на кабине ветром шевелятся… звериные уши? Да, точно, два мохнатых чёрно-оранжевых уха. К тому, сзади ровно над землёй держится пушистый лисий хвост. Бульдозер медленно сгребает макет в реку. Слышен хруст домов, крики леммингов и пулемётный стрёкот кинокамер.
Подбегаю к берегу реки. На поверхности среди обломков и мусора ещё трепыхаются лемминги-актёры, их одежда разваливается лохмотьями и растворяется. Они идут ко дну, чтобы уже мертвыми выйти на раскалённый берег каньона, безуспешно пытаясь найти тепло.
Во рту пересыхает от гнева. Зажмуриваюсь, пытаясь унять колотящееся сердце. Уже лучше. Пахнет куревом. Зараза! Открываю глаза. Слева в воду летит сигаретный бычок. Возле меня стоит толстяк:
— Замечательная идея, не правда ли? Не играют, живут! Причём, и живут, будто в последний раз! Позвольте представиться, Режиссёр, — он протягивает пухлую руку. — Для знакомых просто Режик.
— Меня зовут, Злой, — крепко жму руку. Режик, скривившись, осторожно разминает ладонь.
— Нахрена это всё, — спрашиваю я, — каждая серия, один фиг же, одинаковая?
— О, это высокое искусство, символизм! Сие отражает цикличность бытия и тщетность всяких усилий.
