— Да! — кричу я. — Мы Юльку даже называли Кисточка за то, что она всегда с собой таскала эту штуку. Она шутила, что таких кисточек всего две и сделаны они из ушей рыси, если найти вторую, то можно домашнего кота превратить в ручную рысь. Всё время спрашивала, не попадалась ли нам ещё одна.
— Может это и есть вторая, — как-то странно улыбается Жанна. — Раз ты знаешь хозяйку, то забирай, отдашь ей при встрече.
Жанна протягивает мне кисточку, словно цветок.
— Вряд ли я её встречу. Кажется, она ищет своего умершего друга.
— Рано или поздно она поймёт, что искать умершего не стоит. Ушедший из мира обычным путём никого из прошлой жизни не узнает. Найдя его, она только зря страдать будет.
Может быть и так, только зачем ей тогда здесь оставаться? Почему бы не вернутся домой?
Потягиваю виски за столиком, жду, когда начнётся хвалёный сериал. Экран уже освещен, но там пока лишь реклама корма для стальных коней. Порядком окосевший усач громко орёт через стол:
— Охрененно же трахается, а? А свет она тебе показала? Не, парень, эта девка, она особая, она что-то такое знает, поверь мне! Сколько я девок пощупал своим большим другом…
Жалко стакан с виски и льдом — слишком хорошее пойло, чтобы плескать его в эту рожу. К счастью, усач замолкает и поворачиваются к экрану, замирая в гипнотическом оцепенении.
На экране появляется надпись: “Жизнь Замечательных Леммингов. Серия 2195”. Перед нами проплывает выжженная солнцем каменистая равнина, упирающаяся на западе в обрыв, за которым океан. Её изрезали борозды в рост человека и шириной в несколько метров. Повсюду на ней торчат многометровые скальные останцы, будто рассеянные великаном. От горизонта к океану бредёт караван леммингов. На их худых телах болтается поношенная одежда, на понурых головах одеты соломенные шляпы, что давно прохудились. Одни лемминги несут на руках детей, другие — тащат повозки с пожитками. Кто-то падает, но остальные продолжают идти. У обрыва они останавливаются. На передний план выходит вожак и устанавливает флаг — стальной Уроборос на белом фоне. Солнце освещает бывалую морду вожака, ветер треплет флаг.
Сцена меняется. Лемминги выравнивают борозды, строят дома, прокладывают дороги, закладывают сады и распахивают поля. Мне становится тоскливо на это смотреть. Трудовая идиллия сменяется бытописанием леммингов, в центре сюжета оказываются несколько семей, отношения между ними. На экране сменяется три поколения. Вместо трудолюбия и взаимовыручки выживавших первопроходцев теперь показывают склоки и интриги сытых обывателей.
