– Проклятый цветок, – буркнула Арина.
– Тогда уж проклятый, – вторила ей Катя.
По их лицам я видела, что они, наконец-то, поверили мне, а заодно и знахарке. Потому что до этого даже Катя, с ее суеверными убеждениями, склонялась к мысли, что Степанида шарлатанка и наговорила мне какой-то ерунды.
– Это ничего не меняет, – уверенно заговорила Арина. – Есть ведьмы и посильнее вашей, – она взглянула на Катю так, словно та была виновата во всех наших бедах. – Вот вернемся в город, и я разыщу самую лучшую из них. Она тебя обязательно вылечит.
Через неделю после нашего возвращения началась летняя практика. Студентов факультета распределили по банкам. С Катей и Ариной мы попали в разные. С утра и до трех часов я перебирала какие-то бумаги, заполняла на компьютере таблицы. Перед глазами пестрели одни цифры. В принципе, днем времени не оставалось на посторонние мысли. Но после работы я анализировала свое состояние и пришла к выводу, что мне становится хуже. Не физически, нет. Каждое утро я заваривала щепотку травы Степаниды стаканом кипятка и пила ее по три раза в день. Это помогало мне держаться в форме, как подсказывала интуиция. Но вот аппетит у меня пропал напрочь. Есть мне себя приходилось заставлять. Тошнило даже от одного вида пищи. А еще меня абсолютно ничего не радовало. А вот мысли о том, что следует за жизнью, посещали все чаще.
Как-то мы сидели у Кати в общежитии, пили пиво и закусывали креветками. Вернее, пили и ели девчонки, а я старалась делать вид.
– Мир, ну ты бы хоть улыбнулась для приличия, – рассердилась Арина. – Сидишь унылая, как отвергнутая любовница…
– Арина! – закричала Катя, но та уже и сама прикусила язык.
А что? Как верно она охарактеризовала мой статус. Я и есть отвергнутая любовница. И неважно, дух ли Булат или человек. В любом случае он меня отверг. А я его продолжала любить. В моей душе только этому чувству еще и находилось место. Ночами он мне снился, и я снова и снова переживала волшебные минуты всепоглощающей страсти. Я даже частенько просыпалась на пике оргазма, но всегда одинаково неудовлетворенная. И это тоже постепенно сводило меня с ума. Но свою деградацию, как сама ее называла, я воспринимала спокойно. Иногда мне казалось, что все произошедшее со мной закономерно, и я заслужила это наказание за неправильную жизнь. Родителей только было жалко. Мама замечала, что со мной что-то происходит. Видела, как сильно я похудела. Она пыталась разговаривать со мной, но что я могла ей ответить? Что скоро умру? Да разве ж можно сказать человеку, которого безумно любишь, такую вещь? Я плела все, что приходила в голову. Даже про Костю ей рассказала, в надежде, что она спишет мое состояние на неудачи в любви. Но правду пока не решалась открыть. А бессонными ночами слышала, как она плачет, и даже это уже меня не трогало. Словно я уже одной ногой находилась за чертой.
