* * *
Римма всегда чувствовала себя несколько неловко, когда оказывалась в местах развлечений одна. Ей мерещилось, будто на нее поглядывают с насмешкой: мол, явилась в надежде кого-нибудь подцепить. Или же думают, что ее просто бросили в разгар веселья. В общем, в обычной жизни Римма избегала одиночных выходов «в свет». Но не сегодня.
Пусть думают что хотят! Да, она одна. Ей так нравится. Ей так хочется. И пойдите все к черту.
Семейная пара, спускавшаяся в лифте вместе с Риммой, выглядела как злая пародия на ее собственный брак. Пожилой толстяк, неизвестно для чего приехавший на горнолыжный курорт, что-то ласково нашептывал на ушко молоденькой хрупкой спутнице, а она улыбалась, непроизвольно отстраняясь от нависающей над ней туши. Было в этом что-то карикатурное. И очень-очень обидное.
В бар Римма вошла походкой мушкетера, готового вызвать на дуэль любого, кто бросит на нее неосторожный взгляд. Отбив сапогами четкий размеренный ритм, не совпадающий с вкрадчивой ленивой мелодией, сочащейся из динамиков, она остановилась в центре комнаты, решая, где бы расположиться.
За стойкой сидели два загорелых атлета в тесных свитерах и женщина лет сорока, нервно поигрывающая коктейльной соломинкой. Атлеты заметили появление Риммы, бросили на нее рассеянные взгляды и вернулись к беседе, почти соприкасаясь лбами. Дама с соломинкой о чем-то спросила у бармена и громко захохотала.
Решив, что в этой компании ей делать нечего, Римма устроилась на диване за низким столиком с цветочным букетом. Она умышленно расположилась спиной ко входу, чтобы никто не подумал, будто она кого-то дожидается. «Просто пришла расслабиться», – говорили скучающее выражение ее лица и свободная поза.
Просмотрев карту напитков, Римма остановила выбор на мартини, который оказался совсем не таким, какой подавали в родном городе. Сервис тоже отличался. Странное дело, но официанты-соотечественники, давно перенявшие манеры иностранных коллег, так и не научились их неподражаемому чувству собственного достоинства, никогда не переходящему в хамство. Ну а до предупредительной вышколенности австрийцев им вообще далеко, как дворняжкам до служебных собак.
Когда стакан наполовину опустел, в помещении что-то неуловимо изменилось. Все так же звучала негромкая тягучая музыка, все так же шушукались загорелые атлеты у стойки, но воздух внезапно стал другим, как это бывает в преддверии грозы. Римме вдруг стало трудно дышать, а вдоль позвоночника словно провели ледяным пальцем.
