Литерный А. Спектакль в императорском поезде | страница 56
Тут, правда, приходится указать и на оборотную особенность этого незаурядного человека. Все его героические полёты заканчивались падениями; все подвиги оборачивались в той или иной степени неудачами. В Бонапарты генерал Корнилов не годился хотя бы потому, что ни разу не одержал ни одной военной победы. Вот и главное его деяние, источник славы — побег из плена: конечно, подвиг, о коем можно писать газетные статьи и поэмы. Однако же этому подвигу предшествовало попадание в плен вместе с остатками разгромленной дивизии. И не важно, кто виновен был в разгроме, Корнилов или вышестоящее начальство, но победой это никак не назовёшь.
Близкое будущее покажет, что Керенский и Савинков — такие же патологические неудачники, только не обладающие чистотой и ясностью корниловского характера. Вот эти трое и есть триумвират, цель которого — спасение России.
Причём каждый из трёх уверен, что он в триумвирате главный. Должен сыграть решающую роль.
Таков основной конфликт пьесы. Теперь
Фабула
Керенский назначает Корнилова Верховным главнокомандующим, а Савинкова — управляющим Военным министерством. Все трое демонстрируют полное взаимопонимание и согласие. Внешний враг будет побеждён, но для этого нужно достичь общенародного единства и победить врага внутреннего (обвинённых в шпионаже большевиков).
Убеждённый в своём лидерстве, Керенский созывает в Москве Государственное совещание — форум всех политических сил страны — и не приглашает туда ни Савинкова, ни Корнилова. Не менее убеждённый в значимости своей миссии Корнилов всё же едет из Ставки на совещание, не глядя на кислую мину Керенского. В Москве его встречают как мессию. В Большом театре (совещание для вящей театральности проходит там) ему устраивают овацию; офицеры носят его на руках — в прямом смысле: неудобно и несколько смешно, но весьма убедительно. Тут же происходят какие-то коридорные разговоры между Корниловым и битыми политиками: Милюковым, Родзянко… Корнилов воспринимает эти беседы как поддержку. Керенский скрежещет зубами, понимая, что отодвинут на второй план; он закатывает истерики на трибуне, а в сердце своём взращивает семена неприязни к Корнилову. Проще сказать — начинает бояться его. Надо заметить, что Керенский — человек, способный действовать только под влиянием испуга: чем сильнее испуг, тем отважнее и непредсказуемее действие.
Не успевают отгреметь аплодисменты Государственного совещания, как немцы начинают наступление на Ригу и в три дня берут её (21 августа). Причина понятна: русские войска митингуют; половина, помитинговав, уходит с фронта, обрекая на бедственное отступление своих более стойких соседей. Ещё немного — и немцам откроется путь на Псков и Петроград. Корнилов во всём винит Советы и приходит к убеждению, что нужно немедленно действовать: раздавить Советы в их злосчастном гнезде, в Петрограде. Его поддерживает Савинков, который даже специально совершает визит в Ставку (22 августа), чтобы обговорить с Корниловым политическую сторону операции.