>Савинков. Раз, два… Четыре… Этот не пойдёт. Восемь… А если Семёновский полк?.. Тринадцать. Третий кавкорпус… Крымов? Крымов… Захочет сам царствовать и всем владеть… Но необходим… Использовать — использовать и выбросить. Та-ра-рам, ти-ри-рам. (Обращается к нам.) Корнилов — Верховный; хорошо. Керенский — народный вождь… Сдюжит? Нет, пожалуй, скиснет. Ну, на некоторое время хватит. Эти двое — как волк и медведь в одной упряжке. А я — над ними, я должен их соединять и ими управлять. Триумвират. Триумвират спас Рим. Керенский — Красе, Корнилов — Помпей, а я — Цезарь. (Делает вид, что на нём тога и принимает позу Цезаря.) А ведь я чем-то похож на Гая Юлия. А? В моём профиле ведь есть что-то цезаревское, правда ж даже эта лысина… Чтобы скрыть её, я надвигаю на лоб фуражку, а Цезарь носил лавры. В сорок лет он стал консулом, мне тоже тридцать девятый год.
>Адъютант, превратившийся в официанта (в дверях). Разрешите побеспокоить? К вам дама.
>Савинков. Да, да, я жду её. Пусть войдёт.
>Адъютант-официант. Баронесса Эмма Дикгоф-Деренталь!
Входит молодая эффектная особа лет двадцати. Она в тёмно-сером шифоновом платье, обшитом стеклярусом, и в широкополой парижской шляпке. Савинков меняется: его движения становятся упругими, задумчивое выражение исчезает, лицо приобретает твёрдые очертания.
>Савинков (подходит к даме, берёт её за руку). О, Любовь, как я рад, что вы удостоили меня этого счастья… (Целует руку.) Прошу вас, хоть это место и недостойно вас, но здесь довольно уютно.
>Эмма-Любовь. Благодарю…
>Савинков. Нет, это я благодарю вас. Прошу, вот кресло, быть может, оно окажется способными приютить вашу прелестную фигурку.
>Эмма-Любовь. Ах, Борис Викторович, что вы, не стоит так беспокоиться.
>Савинков. Не только стоит, но в этом весь смысл моей жизни — беспокоиться о вас. Поверьте старому бомбисту, на чьих руках кровь господина министра Плеве и великого князя Сергия, а на совести — много невинных жертв. Ах, Егорушка Созонов, весь израненный — как сейчас его вижу… Ах, бедный повешенный Янек Каляев…
>Эмма-Любовь. О господи, как это страшно… Не пугайте меня, милый Борис Викторович.
>Савинков. Что вы, что вы, Любовь, мы, террористы, самые нежные существа на свете, когда на нас смотрят такие чудные глаза, как ваши.
>Эмма-Любовь. Борис Викторович, это дурной тон — говорить замужней даме такие комплименты.
>Савинков. Дурной тон? Я не светский человек, я солдат революции и немного поэт, и я говорю то, что чувствую. Официант, розы!
