На следующем снимке Сэм с Алисией лепили снеговика. Фотографию сделали, видимо, сразу после того, как Тоддсы переехали: обоим детям тут было не больше девяти. С тех пор хорошенькое лицо светловолосой Алисии встречалось на снимках с Сэмом всё чаще и чаще. Целых два года они были практически неразлучны: и школа у них одна, и друзья общие, и книги они читали одни и те же, часто зачитывая друг другу вслух любимые места, и фильмы смотрели одинаковые, а потом по сто раз пересказывали лучшие моменты и болтали до глубокой ночи, пока родители не поднимались посмотреть, спят ли они… А потом Элайза Фолкнер умерла, и всё вокруг накрыло черным покрывалом. Сэмюелу казалось, что он провалился в бездонную дыру, в глубокий колодец горя и тоски, откуда сам себе запретил выбираться, боясь нарушить печаль, которая отныне была единственным, что связывало его с мамой. Он никого не хотел видеть, даже Алисию. И за несколько недель разрушил всё, что между ними было.
С тех пор прошло три года… Фолкнеры покинули квартал Бель-Эйр, и, хотя Сэмюел продолжал много думать об Алисии, он так ни разу и не решился к ней прийти. Пока в один прекрасный день, на том самом турнире по дзюдо не встретил ее в компании Джерри Пэкстона. Джерри и Алисия сидели в обнимку, и, смущенный присутствием этого типа, да и вообще чересчур шумной и праздничной атмосферой турнира, Сэм не смог признаться Алисии в своих чувствах. Признаться в том, что его любовь к ней ничуть не ослабла, что ему достаточно было один раз встретиться с ней взглядом, чтобы убедиться: эта любовь останется в нём навсегда.
Да, ему многое нужно было ей объяснить. Наконец высказать всё, о чём молчал уже три года. И на этот раз он не станет ждать!
Сэмюел взглянул на часы: 16:30. Может, она согласится с ним поговорить?
Сэм уже тысячу лет не был в Бель-Эйре. Завидев первые белые дома в колониальном стиле с просторными террасами и садами, он почувствовал легкое головокружение. Всё было таким знакомым и в то же время таким новым! Клены, высаженные вдоль улицы, кусты и пестрые клумбы, синие почтовые ящики у домов, тротуар, на котором он когда-то узнал, что такое скейт (точнее, это узнали его коленки и локти), фонарный столб, который он столько раз объехал, пока учился кататься… И вот — ему уже не десять лет, и автобус больше не высаживает его здесь после уроков, и мама не ждет с апельсиново-грейпфрутовым коктейлем («Малыш, в нём столько витаминов!») и его любимым печеньем. Теперь он здесь чужестранец. Чужак для собственного детства, для родного квартала, для того Сэма, которым мог бы стать, если бы всё не пошло наперекосяк.
