Митя решил было по дороге зайти за Варей и Птичкиной — старик наверняка распоется за чихирем, и надо бы записать его песни, — но передумал: «Успеется, в другой раз».
Антип встретил его у калитки.
— Ай успел? — сказал он с радостью в глазах. — Вот это внучек! — Он заглянул в ведро и втянул носом воздух. — А что неполное?
— Расплескалось, дед, — серьезно сказал Митя. Он взял чихиря три литра — на большее у него не было денег.
— Так ты бы осторожнее, — с неудовольствием заметил старик, забирая ведро. — Ладно, пошли в дом.
Они поднялись по высоким деревянным ступенькам на просторную террасу. Старик, упираясь носком одной ноги в пятку другой, снял серые от пыли парусиновые туфли.
Митя последовал его примеру, и они вошли в чистую просторную комнату.
В комнате стоял полумрак: ветви деревьев заслоняли три окна от солнечного света.
На чисто побеленных стенах были развешаны вышивка, покосившаяся рамка с десятком семейных фотографий, в правом углу — одна над другой — три иконы. Крашеный пол сиял чистотой; вдоль стола у обтянутого чехлом дивана лежали яркие плетеные половики, а справа, у стены, на тонких черных ножках стоял телевизор.
— Аниська! — крикнул Антип, доставая из буфета высокий тонкий графин. — Приготовь нам чего на стол, ведьма старая! — Он оглянулся и подмигнул Мите красными в прожилках глазами. — Я ее в шутку так называю, — сказал он шепотом.
Антип поставил графин на подоконник и аккуратно, не пролив ни капли, перелил в него из ведра чихирь.
— Вишь, какая рука — не дрожит! — сказал он с гордостью, протягивая перед собой темный кулак и засучивая до локтя рукав темной сатиновой рубашки.
Митя разглядывал фотокарточки в покосившейся рамке.
— Дед, неужели это ты — сказал он, стуча пальцем по стеклу и показывая на молодцеватого казака с пышными усами, в черкеске, с двумя «Георгиями» на груди. Правая рука его опиралась на рукоятку кинжала у пояса, а левая — на рукоятку длинной шашки.
Антип подошел, взглянул на фотографию и степенно ответствовал:
— Угадал. Я и есть.
— А это кто? — спросил Митя, указывая на фотографию молоденького солдата в лихо надвинутой на лоб пилоте со звездочкой.
— Сын младшой, Прохор, Аниськин отец. Сбежал, шельмец, на войну — еще и шестнадцати не было. Комбайнером теперь здесь, в колхозе. Почитай, не ночует нынче дома, потому как хлеб убирать надо. А этот, — старик показал на фотографию второго сына, — Микишка, зоотехник, средний. И старшой, — он ткнул в изображение седеющего худощавого человека, — Егор, агроном. Это Нефедка и Гришка, оба на войне погибли. Нефедке орден посмертно дали, Отечественной войны второй степени, я тебе покажу, прислали в коробочке, в военкомате вручали семье, значит. Да… — С фотографий — глаза в объектив — глядели серьезные, сосредоточенные лица солдат. — Ну а это бабы их и внуки тоже. — Антип широким, жестом провел по остальным фотографиям. — Аниська, а Аниська, скоро стол-то накроешь? — крикнул он и прислушался.
