— Дед!.. Дед!.. — хохотал Митя. — Ведь это «Казаки»!.. Ой, не могу!.. Он, мамочки!.. Дед!.. «Казаки»!.. Ой-ой-ой…
Наташа тоже смеялась, спрятав лицо в коленях.
— Чего смешного-то, — ворчал старик. — Казак-то на кордоне… А она девка молодая, неразумная…
— Дед, ведь это в книжке у Толстого написано — «Казаки», повесть такая, — переставая и снова начиная смеяться, сказал Митя.
— Ну да, — недоверчиво протянул старик, и глаза его лукаво стрельнули. — Смотри ты… В книжке? Гм… А откуда же Толстой эту историю придумал, чтобы в книжку-то написать, а? Как же бы он написал, ежели бы ничего не было? Может, ему батяня мой рассказал, как в ихние-то времена все было. Эх ты! Что я, шутю, что ли? — Он помолчал, вздохнул. — Ну, шут с ней, со сказкой-то, я вам лучше песни казацкие петь буду. — И, нисколько не смущаясь, затянул еще сильным голосом:
Между Тереком и Судаком поля распахана
Не плугами, а конскими копытами,
Заволочена невсхожими семенами.
Казачьими и татарскими головами.
Казачьи тела, как свечи, теплятся,
А татарские, как смола, черные.
— Дед! — воскликнул Митя, вскакивая и обнимая старика за шею. — Я никогда не слышал ничего лучше!
Старик ошарашенно смотрел на разгоряченное, сияющее Митино лицо.
— Ну что ты, что ты! — говорил он испуганно.
Но Митя вдруг опечалился.
— Наташа, а ведь нам нечем записывать, — сказал он, растерянно ощупывая свои пустые карманы.
Наташа пожала плечами.
— У меня тоже ничего нет.
Наш правосла-а-а-а-а-авный славный царь
Стоял у зау-у-и-и-и, ой у заутрени.
У заутрени да со князья-а-и-и-и-ами,
Стоял со боя-а-ими-и, ой со боярами, —
затянул дед Антип, закрывая от удовольствия глаза.
Песня была длинная, протяжная. Осталось войско «без служителя», поймали казака «немцы мудрыя», стали спрашивать, кем он царю служил.
Да уж служил я не маё-о-а-и-и, ой не маёршичком,
Не полковничком, да как служил та ли я, та ли я
Да и просты-и-и-и, ой и простым казаком.
Простым казаком, да как была бы у меня
Моя шашка во-и-и-и, ой шашка вострая,
Шашка вострая, да уж сруби-и-ил бы я
Свою буйну го-о-и-и-и, ой буйну голову,
Свою буйну го-о-и-и-и, ой буйну голову.
Дед Антип закончил песню и часто-часто заморгал красными в прожилках глазами.
— Ай, славно, дед, соловьем заливаешься! — весело сказал Николай, неожиданно появляясь на опушке.
Стягивая через голову белую тенниску, он стал подтрунивать над Антипом.
— И не стыдно тебе в твои-то годы?.. Ай-я-яй… Словно мальчишка… Хочешь себе всю славу присвоить, а того и не говоришь, что у тебя три сына со снохами — лучший хор на станице.
