Неожиданно сквозь шум гравия они услышали, как в стороне от дороги, в тени деревянной постройки, кто-то жалобно скулит. Николай остановился. В наступившей тишине было отчетливо слышно сиплое повизгивание. Николай свернул к сараю, тихо позвал:
— Кутя, кутя, кутя…
Навстречу ему, извиваясь и беспомощно повизгивая, выползло странное существо — бесформенный шевелящийся комок. Митя вгляделся в него через плечо Николая и догадался, что это собака — маленькая дворняга с отвислыми ушами. Правая задняя лапа ее была совсем обрублена, а левая вывихнута так, что, казалось, собака лежит на ней, подвернув ее под себя. Она передвигалась, судорожно виляя задом, подтягиваясь на передних лапах.
— Ах, бедняга! — Николай присел на корточки, погладил собаку за ушами. Пес глянул на него грустными, тускло блестевшими в темноте глазами и перестал взвизгивать.
— Кто ж это тебя? — Николай перевернул пса на спину, тот коротко забил по воздуху передними лапами и дернул обрубленной култышкой. Вывихнутая нога неподвижно лежала на животе. — Наверное, машина переехала, — сказал Николай нагнувшемуся над псом Мите.
— Да, бедолага, мучается. Может, пристрелить его?
Николай нахмурился, промолчал.
— Или утопить?
— Мало пес натерпелся!.. — хмуро сказал Николай, приподнимая дворнягу с земли и обхватывая его большими, сильными руками. — Пошли!
Николай жил на краю станицы в аккуратном белом доме с заставленной верандой. Они пошли во двор, хлопнув калиткой. В раскрытое настежь темное окно до них долетел женский голос:
— Колька, ты?
— Я, мамаша, я.
— Слава богу, теперь и заснуть можно.
Николай усмехнулся:
— Мать. Не спит, пока не приду. — Он протянул собаку Мите. — Держи, я подстилку ему какую-нибудь найду: роса, на траве холодно.
Митя замешкался, хотел было сказать, что на нем чистая рубашка, но, взглянув на белую, в пыльных пятнах тенниску Николая, застыдился и подставил руки. Пес теплой тяжестью провис на руках.
Николай вошел в дом, не зажигая света, долго возился в передней и вернулся с листом фанеры и большим лоскутом старого байкового одеяла. Он постелил одеяло под стеной дома, из листа фанеры приладил сверху навес.
Митя положил пса на одеяло, опустился перед ним на колени и устроил его поудобнее. Пес благодарно лизнул его руку и завилял хвостом.
Николай вынес кусок колбасы и из своих рук покормил собаку. Она с жадностью, но как-то неуверенно глотала куски, и на ладонь Николая стекала тягучая клейкая слюна.
— Ешь, ешь, бедняга, поправляйся, — говорил Николай, и Мите казалось, что голос у него теплый до осязания. — Не могу видеть, когда животное мучается. А каждому жить охота, а, Мить?.. Вот животное — от слова «живет», «жизнь» — я так понимаю. Как же и обидеть его можно? Эх ты, горе горькое!.. Кушай, кушай, вот так… Поживешь пока у меня, а там видно будет. Я уеду — мать присмотрит, ты не бойся, я ей наказ дам, она меня слушается. И камнем никто тебя теперь не побьет, и сыт будешь. Да… Что, наелся? На еще! Не хочешь? Ну ладно, ладно лизаться, спи лучше!
