— А зачем бы иначе вы писали фантастику о прошлом?
— Это помогает свободнее писать о политике.
— Ерунда. Самообман. Ненависть властей вызывают вовсе не политические комментаторы, их поправляют или перекупают, если возникает такая необходимость. Жестко преследуются люди, занимающиеся культурой и наукой. В первую очередь сочинители фантастических опусов и исторических романов. Вот этих стараются вычеркнуть из реальности раз и навсегда. Без права восстановления.
— Фантастика — безобидное занятие.
— Насмешили. Люди, для которых власть и деньги не самое главное в жизни, крайне опасны для политиков. Мы с вами такие разные, но пришло время, и вот сидим за одним столом, толкуем о странных вещах.
— Стол один, а статус у нас разный.
— Вы уверены?
— Я вас допрашиваю. А вы мой пациент.
— Вы это серьезно? Почему тогда вы отвечаете на мои вопросы?
— Так надо. Наш разговор позволяет мне лучше понять вас, Чепалов.
— Ничего не получится. Напрасный труд. Займитесь лучше фантастикой. Чем скорее вы признаете поражение, тем легче вам будет жить.
Чепалов засмеялся. Он смеялся и не мог остановиться. Зимин вспомнил граммофон. Опять застряла пластинка. Пришлось прервать допрос.
В первый раз Зимин провалил допрос. И это произошло не потому, что он не справился со своей работой. Вовсе нет. Но произошел удивительный сбой в его сознании, с определенного момента Чепалов перестал интересовать Зимина. Его интересовал исключительно ненаписанный пока фантастический роман. Странные слова и вопросы Чепалова он был способен воспринимать единственным образом, как полезную информацию, которую он когда-нибудь сможет использовать в своем тексте.
Особое наслаждение Зимин испытывал, когда в голове у него возникали оригинальные сюжетные ходы. Чепалов много и бессмысленно болтал, но каким-то невероятным образом его слова превращались в материал для будущего романа. Зимину нравилось, что люди способны помогать ему, даже не догадываясь об этом.
К следующему допросу нужно было подготовиться, и Зимин решил выписать из энциклопедии информацию о метареализме.
«Метареализм напряженно ищет ту реальность, внутри которой метафора вновь может быть раскрыта лишь как метаморфоза, как подлинная взаимопричастность, а не условное подобие двух явлений. Метареализм — это не только «метафизический», но еще и «метафорический» реализм, то есть поэзия той реальности, которая спрятана внутри метафоры и объединяет разошедшиеся, казалось бы, значения — прямое и переносное».
