Чепалов казался Зимину человеком несерьезным, не заслуживающим профессионального внимания. Может быть, он и заблуждался. Наверное, все дело в том, что он был толстоват. Не толст, а именно толстоват: излишне рыхл и, наверняка, мягок на ощупь. Зимину не хотелось дотрагиваться до него, избави Бог, ему и разговаривать с Чепаловым не хотелось. Он был поразительно скучен. Не умел, например, вставлять к месту и ни к месту слоганы популярных реклам, без чего, ясное дело, остроумным человеком стать нельзя. Не часто встречаются люди напрочь лишенные какого либо обаяния. Чепалов по этому делу был чемпионом. Абсолютным и непобедимым. Что мог выдумать умного или коварного, или, тем более, опасного для предстоящего практического бессмертия скромный бухгалтер? Признать Чепалова вольнодумцем было трудно. Разве способен на решительный поступок человек с таким неухоженным телом? Зимин не знал с чего начать допрос. Чепалов сам пришел на помощь.
— У меня неприятности из-за текста? — спросил он неожиданно твердым голосом.
— О чем это вы? — вопрос Чепалова застал Зимина врасплох. Его буквально перекосило от приступа удушья, вызванного волной холодного дурно пахнущего ужаса. Зимину показалось, что Чепалов пытается перевести разбирательство с больной головы на здоровую.
Меньше всего Зимину хотелось болтать с пациентом о текстах и литературном труде. Что-то тошнотворное и болезненное открылось для него в словосочетании — «литературный труд». Но нет, это была не болезнь, не диагноз, а обвинительный приговор. И без подсказки специалистов стало понятно, что сочинительство — это и есть самое большое и непростительное вольнодумство, которое только можно представить. Да, если оставить бесконтрольного человека наедине с листком бумаги или клавиатурой, результатом обязательно станет абсолютное вольнодумство. Получается, что даже похвала начальству в подобных обстоятельствах — своеволие? Зимин с ужасом подумал, что его самого теперь можно считать вольнодумцем? Вот к чему приводит регулярное ведение дневника!
— У меня неприятности из-за текста? — настойчиво переспросил Чепалов.
— Не знаю. Не хочу гадать. О том, что вы пишете текст, я не знал. Во всяком случае, я вашего текста не читал, — признался Зимин, он считал, что врать следует только при крайней необходимости.
— О чем же вы хотите со мной говорить, Зимин?
— Пока сам не знаю. Я должен с вами познакомиться ближе. Хотелось бы понять, как вы стали радикалом. Вы же против бессмертия? Или я ошибаюсь?
