— Клянусь! — ответил Зимин.
— Будешь работать с Родионом Чепаловым.
Зимин рассмеялся, не смог удержаться.
— Что тебя так развеселило? — раздраженно спросил Горский.
— Зачем иноземное чудовище назвали именем нашего бухгалтера? Странное чувство юмора.
— А кто сказал, что ты будешь работать с иноземным чудовищем? Нет, именно с бухгалтером. Наш объект — Родион Чепалов, бухгалтер. Кстати, на прошлой неделе ты играл с ним в карты. Попрошу объяснительную.
— Ага. В покер. Прости, Максим, но ты же играл вместе с нами?
— Свою объяснительную я уже написал. Теперь твоя очередь. Советую придерживаться моей версии событий. Общение с персоналом базы входит в наши обязанности, не правда ли? Для чего? Для своевременного выявления крамолы. Так и отвечай, если спросят. Это правильный ответ.
Слово — крамола не понравилось Зимину. Есть вещи, о которых не следует без необходимости говорить вслух. Не поминай черта всуе. Наши предки в таких вещах прекрасно разбирались. Как эта дрянь — крамола смогла объявиться на Луне? Поверить в ее самозарождение было трудно. Скорее всего, Максим ошибся. Чепалов был человеком серым, невыразительным, в характеристике значилось — «не импульсивен». Понятно, что с такой оценкой прямой путь в бухгалтера. Ждать от него ярких поступков бессмысленно.
И вот тут Зимин, в прямом смысле слова, подавился собственными мыслями, если так можно выразиться. Никогда прежде в его голове не появлялись такие идиотские кощунственные мысли. Будто бы он считает, что крамола — может быть ярким поступком, выходит, что общественное послушание — серость беспросветная. Прилетело в голову, надуло сквозняком. Успокаивало только одно — Зимин сознавал абсурд наполнивших его голову определений. С теми же основаниями он мог рассказать Горскому о том, что в столовой рядом с ним кормился белый медведь, пожиравший моченую клюкву. Одинаково невозможные события. Зимин постарался выбросить из головы посетившие его предательские и несуразные ассоциации. Объяснение могло быть одно — временное помешательство, вызванное умственной усталостью и бедностью впечатлений.
Прошло три дня (Горский сказал, что так нужно, чтобы пациент дозрел и стал покладистым), и Зимин отправился на первый допрос Чепалова. Все это время он думал о предстоящей встрече. Боялся посмотреть в его глаза. Но не собирался признавать ответственность за его арест. Впрочем, и забыть, что это он неудачно выкрикнул его фамилию, когда правильнее было бы промолчать, ему не удавалось. В голове Зимина крутилось одно: не надо было морочить голову девушке своим метареализмом. Но это был наговор. Правильнее было бы сказать: не надо было позволять девушке морочить себе мозги разговорами о метареализме.
