Для начала он придумал план и написал пролог. Запрет на вопросы начальникам (не задавал бы — не попал в такую ситуацию). Доносчики, как необходимый элемент стабильного существования (ну, будто бы он согласен писать доносы на себя и на других). Необходимость приведение интеллектов различных людей к общему знаменателю (о раздвоении сознания даже упоминать не хотелось). О неминуемом прогрессе человечества (он как бы признавал, что исполнение приказов начальства — благо). Глубокая потребность общества в пристальном изучении начала века — именно в те годы окончательно сложилась самая справедливая государственная система, которая и привела в конце концов к возникновению Коллегии по нормализации и введению практического бессмертия.
Зимин непроизвольно поморщился. Он почувствовал, что его занесло. Наверное, подсознательно он не любил носителей судьбоносных идей. А вот рассуждения о суперкниге ему понравилось. Надо полагать, господин Горский приказал фиксировать в дневнике именно такие сумасбродные идеи. Это была очень хорошая идея. Зимин мысленно поблагодарил автора «R.E.M.», в данном случае его принцип отражения отражения сработал наилучшим образом. Очевидно, в своем историческом повествовании ему придется написать о человеке, который сочиняет Окончательную книгу.
Сочинительство как нервотрепка
Теперь Зимину приходилось, кроме основной работы, заниматься еще двумя требующими большого времени делами: обязательным ведением дневника и, в тайне от Горского, написанием исторического романа. Сочинение оказалось муторным делом. Сил требовалось много, а толку никакого. В первые дни был энтузиазм, работалось в охотку. А потом Зимин понял, что занялся опасным делом. Мало того, что выход от нового увлечения будет нулевой — издать ее или каким-нибудь другим способом привлечь читателей ему не удастся, — но и рассказать о существовании текста будет затруднительно.
У Зимина не хватило сил прекратить литературные опыты. Он понимал, что ему пора одуматься, замолчать, уничтожить файлы, сжечь распечатки, заставить себя не думать и не рефлексировать. Значение последнего слова было ему понятно не до конца, однако, он почему-то считал, что именно оно самое важное в этой цепочке, и решил схитрить. Для Горского можно было продолжать вести дневник, а текст романа сохранять в тайне. На его месте так поступил бы любой здравомыслящий человек, инстинктивно, только бы отвести от себя подозрение. Но у Зимина — как уже было сказано ранее — не хватило сил. Ему хотелось одного, чтобы с ним случилось то, что должно случиться. Работа над текстом, кроме прочего, породило в Зимине странное самомнение, оказалось, что отныне для него добро и зло — не пустые слова. Даже почудилось, будто бы он, каждым своим придуманным предложением, изменяет сложившееся равновесие между ними. Или в пользу добра, или в пользу зла. У него даже словно бы проявились перед глазами огромные весы, наподобие тех, что изображают в руках слепой Фемиды. На чашках, которых барахтаются тексты литераторов. Может быть, это глупо, но ему было крайне важно, чтобы его приварок попадал на чашку, помеченную буквой «д». О да, вначале было слово!
