Наивный наблюдатель | страница 5
— Понятно, проходите.
— Это хорошо, что вы открыли сами, сопротивление было бы воспринято бойцами крайне негативно, — сказал уполномоченный Семенов, в его удостоверении значилась именно эта фамилия.
— А если бы я не открыл, как бы вы поступили? — вырвалось у Зимина, действительно, с чувством юмора ему нужно было что-то делать.
— У нас есть право проникновения в помещение. Мы бы выломали вашу дверь, господин Зимин.
— Даже так?
— Надеюсь, вы не сомневаетесь в нашей решимости качественно выполнять свою работу?
— Нет, конечно, какие уж тут сомнения, проходите.
Впрочем, разрешение полицейским не понадобилось. Оттолкнув Зимина, они гурьбой ринулись в комнату. Нет, ну надо же! Они, в самом деле, оттолкнули его, да еще с таким ожесточением, что он с трудом удержался на ногах.
Когда к Зимину вернулся дар речи, операция была закончена, Горского вывели из комнаты в наручниках и в черном колпаке на голове. Раздалось мычание, наверное, он хотел что-то сказать, но кляп мешал.
— В чем дело? — спросил Зимина.
— Мы расследуем очень серьезное дело, предотвращаем вопиющее нарушение Единого эстетического правила, — сказал Семенов хмуро. — Можно сказать, беспрецедентное.
— Бред какой-то.
— Прекратите юродствовать, господин Зимин, будете упражняться в остроумии, когда придет время давать показания на научном Совете. А сейчас следует решить, пойдете ли вы обвиняемым или свидетелем. Вы же видели удостоверение. У меня широкие полномочия. Именно мне поручено проследить за неукоснительным соблюдением Правила.
— Вот я и удивился. Нас-то как это касается? Мы к эстетике не имеем никакого отношения.
— Ах, довольно. Не смешно. Много мне приходилось слышать оправданий. Это самое глупое.
— Мы с Горским — психофизики. Не из последних. Вы бы справились в Дирекции.
— Неужели? А у меня другие сведения.
— Какие-такие сведения?
— Мне разрешили ознакомиться с вашей должностной инструкцией, подписанной майором Кротовым. Так что я знаю, что вам можно, а чего нельзя. Но вернемся к сути обвинения.
Семенов взял со стола листок и стал читать вслух, делал он это плохо, неумело, с ненужными придыханиями, зато никто не мог сказать, что стихи ему понравились.