Такое стоит испытать.
Такое помнится всегда.
~~~
Жуки, шмели и тараканы
И ты, гремучая змея —
Вы все, вы все мои друзья.
Я ранним утром в лес пойду,
Там я друзей своих найду.
Вот выстроились вдоль тропы
Лесные серые клопы.
А вот трудяги муравьи.
Они — товарищи мои,
Ползут, нелегкий груз таща…
А вот заметил я клеща.
Чуть дальше — желтые сверчки
И нехорошие жучки.
И в этот ранний летний час
Я рад, что снова вижу вас.
Летит комар, ползет червяк —
Нет, это все не просто так!
Жужжит пчела, плывет тритон,
Пернатых слышу перезвон.
И ясно ощущаю я:
Мы все, мы все одна семья.
~~~
Колосится просо, зеленеет силос.
Милая деревня снова мне приснилась.
Песня зимородка льется с поднебесья
Над родной землею среднего полесья.
Будоражит душу запах чернозема.
Разлилась по телу сладкая истома.
По небу несется птичья вереница,
Середина лета. Скоро косовица.
Колосится просо, зацветает греча,
И поет гармошка где-то недалече.
Скирды из соломы, молоко парное.
Хочется зарыться в сено с головою.
Смутные желанья, молодые годы.
Снова я с тобою, мать моя природа.
Горский испытал ни с чем несравнимое удовольствие. Простые слова стихов глубоко проникали в его душу, заставляли сильнее биться сердце, не давали забыть, что он человек.
Сколько Зимин читал, неизвестно, они не догадались воспользоваться часами, чтобы замерить израсходованное на чтение время. Не цифрами, а колдовским наваждением следовало оценивать воздействие замечательных стихов на души измученных работой психофизиков. Как было бы здорово, если бы вечер продолжался вечно. Даже думать о том, что стихи однажды закончатся, было невыносимо. Зимин подумал, что ему пора начать сочинять самому.
— Хочешь еще? — спросил Зимин, ему показалось, что Горский выдохся, слушать стихи — тяжелый труд.
— Да.
— Давай прервемся на десять минут. Я сейчас кофе заварю.
Зимин вышел на кухню. Ему тоже надо было немного передохнуть. От стихов устаешь ничуть не меньше, чем от работы. Трудятся и мозг, и душа. Он достал банку с кофе, засыпал необходимое количество зерен в кофемолку, но включить ее не успел, в дверь настойчиво позвонили. Очень настойчиво.
Зимин выругался и пошел открывать.
— Кто там?
— Откройте, инспекция!
— Какого дьявола, в чем дело? — вырвалось у Зимина, но дверь он открыл.
На пороге стоял невысокий крепкий человек, вроде бы, свой, из отдела снабжения, Зимин его раньше там видел, когда в последний раз получал расходные материалы. Человек был в гражданской одежде и армейском берете без кокарды, в руках он держал удостоверение Комитета охраны единой эстетики. Его сопровождали четверо самых настоящих полицейских в касках, бронежилетах и с автоматами.
