Маркоса не было видно, и она спустилась в салон повидаться с Эмин и Савиной. Возможно, он появится чуть позже. Для Афродити каждая минута, проведенная врозь, значила больше, чем все происходящее в мире, и она надеялась, что он чувствует то же самое.
Эмин и Савина увидели совсем не ту Афродити, которую привыкли встречать в последние месяцы. Жена босса была напряжена и необычно молчалива.
— Наверное, жалеет, что сейчас не с матерью в Лондоне.
— По-моему, она осунулась…
— Ох, Эмин! Как бы она ни выглядела, тебе постоянно кажется, что она беременна! Просто волнуется, как все мы!
Закончив с прической, Афродити поднялась в холл. Маркос по-прежнему не появлялся. Чтобы убить время, она поболтала с персоналом и несколькими гостями, которые пришли в надежде узнать новости. Журчал фонтан, казалось, ничего не изменилось. Наконец, не выдержав, она подошла к Костасу Франгосу:
— Вы видели сегодня господина Георгиу? Муж ждет его на стройплощадке.
— Нет, кирия Папакоста, — ответил тот. — Насколько мне известно, он не появлялся после того, как закрыл ночной клуб. Это было около часа ночи.
— Благодарю вас. — Афродити поспешно отвернулась.
Она боялась, что управляющий заметит ее взволнованный вид.
Афродити отправилась домой. Выехав на проспект Кеннеди, главную улицу, идущую за отелями, она увидела группу военных из Национальной гвардии. Фамагуста теперь находилась под их контролем. Сопротивления, как в Никосии, они не встретили.
Войдя в квартиру, она включила радио. Диктор сообщил, что порядок на острове восстановлен. Афродити выключила радио, поставила пластинку на проигрыватель и налила себе сладкого вермута. Не открывая ставен, она вытянулась на диване, отхлебывая вино и не сводя глаз с телефона, мысленно заставляя его зазвонить.
Пела Карли Саймон. Вскоре вино сделало свое дело, и Афродити закрыла глаза.
Когда она их открыла, в комнате было темно. Свет не проникал сквозь ставни — наступил вечер. Пластинку заело.
«You’re so vain… vain… vain…»[26]
Эти слова, должно быть, повторялись сотню раз, но она не слышала.
Ее смог разбудить только телефонный звонок.
Афродити вскочила и с колотящимся сердцем схватила трубку. Имя Маркос готово было сорваться у нее с языка, когда она услышала собственное имя.
— Афродити! — Это был голос мужа.
— Саввас, ты? — Она перевела дух. — Как прошел день?
— Хуже некуда. Половина рабочих не вышла, материалы не доставили… Маркос Георгиу не привез деньги, которые я просил…
Ни слова о перевороте, будто это событие Савваса не касалось.
