В октябре 2009 года ему исполнялось семьдесят пять лет. «Русская антреприза Михаила Козакова» играла в тот вечер, 14 октября, спектакль с его участием в ЦДКЖ. Мне позвонили и пригласили прийти поздравить Михал Михалыча. Для него это должно было стать сюрпризом – выход в конце спектакля всех его коллег и друзей на сцену. Так и было сделано. После поклонов на финальные аплодисменты зрителей, Михал Михалыча попросили задержаться. А мы – Олег Меньшиков, Лена Сафонова, Павел Хомский, режиссер Мишиного спектакля «Король Лир», актеры его антрепризы и те друзья, кто смог прийти, – все поднялись из зала к нему. Михал Михалыча окружили. Он явно этого не ожидал, улыбался, благодарил. Я протянула цветы и свою новую книгу, сказала: «Мишенька, это тебе, поздравляю!»
Он посмотрел на меня, поблагодарил, улыбнулся. Потом я отошла в сторону, чтобы понаблюдать. Зал стоя аплодировал. Михал Михалыч слегка наклонялся, повторял: «Спасибо, спасибо…» Ему продолжали преподносить букеты, они не помещались у него в руках. Я забеспокоилась, не потеряет ли он подаренную мной книгу. Снова пролезла к нему поближе, дотянулась до его уха: «Мишенька, я подарила тебе свою книгу, не потеряй!» Он удивленно поднял брови: «Ленка, это ты?! Я же практически слепой, ничего не вижу, только сейчас голос твой узнал!» Я опешила. «Миша, но как же ты играл?» Он отмахнулся: «Мизансцены помогают: реплика здесь у стола, реплика там, у стенки, – потихонечку ориентируюсь. Ничего, пока еще могу».
Весной 2010-го я узнала о Мишином отъезде в Израиль. Думала, что он поехал лечить зрение. Потом стало ясно, что он решил вернулся туда, где живут его младшие дети. И, наверное, как ему казалось, где он может побыть в покое. Достала его телефон, позвонила. Разговор был горьким. Он повторял, что это последнее его пристанище – всё. Не только потому, что больше не хочет метаться и что-то менять, а потому, что больше нет сил ни на что. Я ему перечила, настаивала, что мы его ждем, пусть отдохнет, подлечится и возвращается, хотя бы в гости. На что он ответил:
– Да мне теперь в Москве и остановиться-то больше негде.
Я оптимистично заявляла, что такого быть не может, неужели мы не найдем место для него в Москве, где у него столько друзей?! Всячески пыталась подбадривать его и себя, сбить с темы «окончательных решений», которая звучала в каждом его слове. «Возьмемся за ноги…» – начал повторять он. Я не поняла, к чему это он говорит. Он снова произнес: «Возьмемся за ноги… Ты помнишь, все так дружно пели: „Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке?“ Ну и где эти руки?» И он стал перечислять известные имена, вопрошая: «В кого они превратились?! Что стало с N, а что с Z?! – самодовольство, алчность, пресмыкательство…»
