– Ну ради Миши! Он очень просит.
Меня сильно удивил надрыв, непонятно откуда взявшийся у моей мамы. «Ради Миши» – аргумент был настолько неожиданным, что подействовал. Начались репетиции, приглашения к Михал Михалычу домой, в гости к Регине Козаковой, за круглый стол, на чашку чая с пирогами.
Съемки «Покровских» проходили в легкой атмосфере – несмотря на дотошность Михал Михалыча в работе с текстом, особенно в выстраивании интонаций. Ему требовалась определенная музыка фразы. Но он никогда не давил и не срывался на актеров. Был своего рода «коллегой-приятелем», поставившим себя руководить процессом съемок. Обсуждал со всеми новые решения сцен, советовался, что-то менял и придумывал на ходу. Так к концу съемочного периода он сочинил финал фильма с полетом в будущее Савранского на мотоцикле. Он очень радовался этой находке и увлеченно рассказывал всем нам – как это будет снято оператором Колей Немоляевым на смотровой площадке Ленинских гор. И с помощью каких кинематографических хитростей создастся эффект отрыва от земли мотоциклиста, который перейдет в панораму города. Актеры выслушивали режиссерские откровения и одобрительно кивали, как, наверное, кивали бы в аналогичных ситуациях Мюнхгаузену. Естественно, что мы воспринимали его – почти как равного себе, импровизатора, взявшегося осуществить свою фантазию. А себя – его помощниками в реализации его мечты, пусть и не совсем нам понятной. Что же до меня, я почувствовала свою роль и нащупала жанр, пожалуй, только когда снималась сцена прихода Людочки к Хоботову. Там, где она сокрушается о судьбе Камоэнса, впервые услышав о существовании такого поэта. По крайней мере, именно тогда я вкусила прелесть комедийной, характерной роли. Помню, очень развеселилась на той съемке от новых ощущений и своей «смелости». Михал Михалыч ненавязчиво подталкивал к нужному ему существованию в кадре и я в конце концов поняла, чего он добивался.
Впрочем, на съемках «Покровских» было весело всем. Особенно во время натурных сцен. Например, мой проезд в коляске мотоцикла Савранского по улицам Москвы – коляска тряслась на каждой кочке и дребезжала, как пустое ведро, но главное, – мне было по-настоящему страшно, особенно когда Савранский отталкивает от себя коляску, и надо на ходу в ней подняться, преодолев инерцию движения. Это всё снималось на скорости, посреди автомобильного движения, что придавало азарта и исторгало из моей глотки то вопли, то радостные визги. А чего стоила сцена «освобождения» Хоботова – Равиковича из больницы! Снимали на территории парка, прилегающего к больничному комплексу спортивной медицины, что располагался в усадьбе «Высокие горки» на Земляном Валу. Массовка была забинтована с ног до головы и скакала по дорожкам на костылях, иногда смешиваясь с настоящими посетителями научно-лечебного центра, прогуливающимися поблизости, а мы, герои, плясали то польку, то подобие канкана и радостно пели на языке, отдаленно напоминающем французский! Что сказать – задача была не из легких: вызубрить куплет на «тарабарском» языке и поднять вовремя нужную ногу. Я так и не попала в такт в основном дубле, который остался в картине. Шутки сами собой напрашивались: не работа, а сумасшедший дом!
