2) аналогичные сведения, касающиеся других родов;
3) местные предания;
4) погодные (хронологические) записи правящего дома;
5) личные записи придворных;
6) храмовые буддийские хроники;
7) корейские и китайские источники.
Для литературы «Нихонсёки» имеет гораздо меньшее значение, чем «Кодзики». Это обусловлено тем, что материал «Нихонсёки» обработан с целью представить работу по образцам знаменитых китайских исторических трудов «Исторические записки» Сыма Цяня («Ши цзи») и «Ханьская история», считавшихся непревзойденными образцами исторической литературы. Поэтому то, что так ценно в «Кодзики», в «Нихонсёки» представлено гораздо слабее, чему способствовало также и то обстоятельство, что все эти мифы и сказания изложены в «Нихонсёки» на китайском языке.
Все же в «Нихонсёки» есть материал, имеющий первостепенное значение именно для литературы, — это песни. Составители «Нихонсёки» (основной из них — принц Тонэри) не решились перевести песни на китайский язык и дали их на японском, прибегнув для этого к фонетическому способу письма. Как и в «Кодзики», песни здесь включены в состав мифа или сказания, причем большинство мифов и сказаний повторяют те, что есть в «Кодзики», а многие песни либо полностью совпадают с соответствующими песнями «Кодзики», либо незначительно от них отличаются. Таких повторяющихся песен в обоих памятниках насчитывается 50 из общего числа 116 в «Кодзики» и 129 в «Нихонсёки». Но, за этим исключением, «Нихонсёки» дает 79 новых образцов древней песенной поэзии.
Стоит отметить, что в «Нихонсёки» мифы и сказания, а также местные предания и легенды имеют гораздо меньше следов обработки и редактирования, то есть в гораздо большей степени, чем в «Кодзики», сохраняют народный колорит. Совокупность этих памятников образует фундамент и неисчерпаемую источниковедческую базу для исследований японской культуры периода Нара, как исторических, геополитических и хозяйственно-экономических, так и религиозно-философских, этнографических, фольклористских, лингвистических и литературоведческих.
«Манъёсю». Следующим памятником, служащим полноценным источником для суждения о ранней японской поэзии, является «Манъёсю» («Собрание мириад листьев»). Песни «Манъёсю» уже далеко не такие, как в «Кодзики» и «Нихонсёки»: в них есть своя мерность — метр, свое движение — ритм. Это не песни, а стихи.
В сборнике представлено творчество многих поэтов, главным образом последней четверти VII в. и первой половины VIII в. У некоторых из них просматривается явное знание китайской поэзии той поры, которая в это время занимала в Китае ведущее место — поэзии III—VI вв. Японские исследователи открыли немало элементов, появившихся в ранней поэзии японского Средневековья под влиянием средневековой китайской поэзии, к тому времени уже имевшей почти пятивековую литературную историю. Таким образом, «Манъёсю» дает широкую картину японской поэзии за сто с небольшим лет, с середины VII в. до середины VIII в. (с добавлением к этому некоторого материала более раннего происхождения, относящегося к первой половине VII в. и в незначительной части — к более раннему времени).
