Ничего смешного он не сказал, но почему-то по залу прокатилась волна судорожных смешков. Видимо, отразилась неординарность ситуации. Вице-мэр побагровела и вышла, практически — выбежала из зала. За ней побежала свита, за свитой устремилась больничная администрация. На том визит и окончился. Вроде бы и ничего особенного не произошло, а осадочек остался неприятный.
На следующий день главного врача больницы экстренно уложили в реанимацию. Главный вызвал Шарапова «на ковер», орал так, что было слышно по всей территории, вот сердце и не выдержало такого напряжения. А Шарапову хоть бы хны. Он еще и в реанимацию пришел навестить главного, чтобы показать, что нисколько не обиделся на такой термоядерный разнос. И, разумеется, снова ляпнул про гормоны.
— Клянусь маминой памятью, что с этим дураком ни дня больше в одной больнице работать не стану! — сказал главный врач в пространство после ухода Шарапова.
Часом позже о страшной клятве знала вся больница. Ожидали, что Шарапов немедленно напишет заявление по собственному желанию и уволится до выхода главного врача на работу. А то ведь потом можно и по статье загреметь. Главный был мужик суровый и никогда раньше памятью покойной матушки не клялся, даже после того, как в ходе новогоднего корпоратива в больнице случился пожар, спровоцированный массовым несанкционированным курением.
Шарапов улыбался… и говорил про гормоны. Заявления он писать не стал. Но клятва сработала — директор департамента отправил главного врача на пенсию прямо с больничного, благо возраст позволял. Так что в одной больнице с Шараповым ему больше не пришлось работать ни дня.
Гормоны, гормоны, кругом одни гормоны…
В благословенные донавигаторно-планшетные времена, когда Старший Брат многого не мог видеть, на «скорой» существовало такое понятие, как «отстой». Иногда, после выполнения вызова, бригада не спешила отзваниваться на подстанцию, а останавливалась в каком-либо укромном месте и отдыхала. Врач мог заполнить карточки, фельдшер приводил в порядок салон, водитель заливал жидкости в недра своего железного коня… Или же народ чем-то еще занимался, не суть важно. Ну уж а те, кто освободился за десять минут до конца смены отстаивались чуть ли не сплошняком. Известно же, что перед самым концом смены, согласно закону подлости, выпадают самые затяжные вызовы. С долгим сидением и дальней госпитализацией. Как минимум — два часа переработки.
Моральной стороны отстоя (а вот в это время кому-то стало плохо и т. п.) мы касаться не будем. Тем более, что в наше время это позорное явление изжито практически повсеместно благодаря достижениям прогресса — недреманное око Старшего Брата видит бригаду всегда и везде. Я о другом.
