Преодолевая смущение, сжала его большую сильную руку. А глаза говорили: зайди, побудь с нами… Но повторить приглашение она не решилась — и так уж наболтала немало, негоже женщине так открываться перед мужчиной.
А он надеялся, что она еще предложит ему зайти. Готов уже был согласиться заглянуть на минутку. Ведь это его дом. Все вещи его тут, и рубашки, и чертежи, и книги. Как привез Ольгу с девочками из Шполы, где она жила после развода с мужем, так все и оставил тогда. Взял одеяло, простыни, носки и — живите себе на здоровье, а он пока будет у Климовых. «И не тревожьтесь, Оленька! Считайте, что мой дом — ваш. Мне много не нужно». А она, тронутая его великодушием, только кивала головой и с трудом сдерживала слезы.
— Вот что, Ольга Антоновна, — произнес он наконец, не дождавшись нового приглашения. Невольно стал говорить ей «вы», чувствуя перед этой женщиной робость и смущение. — Живите, сколько нужно, и не волнуйтесь обо мне. Я ведь у Климовых, за стеной, — показал он на вторую половину дома, — так что совсем рядом. После смерти Галины Авксентьевны я привык к одиночеству. А вы детей своих берегите, и чтобы никаких сомнений. Лишнее. Ни к чему это.
— Разве ж я вам не верю! — сказала Ольга. — Вам за доброту спасибо.
— Детей, главное, берегите, и на кране у себя… — Он бросил взгляд на ее легкий пиджачок в полоску, летнее платьице. — Теплей бы одевались. Осень уже, сквозняки. Болезни никому добра не приносят.
Он перешагнул через низенький, скорее символический заборчик, который делил усадьбу на две части, и стежкой направился к крыльцу Климовых. Генеральская чета, верно, давно ждала его к ужину.
А Ольга Антоновна, поднявшись на веранду, плотно притворила за собой дверь, и ее охватило горькое чувство одиночества. Бессильно опустилась на стул возле кухонного стола, оперлась головой на руку. «Почему он избегает меня? — подумала с грустью. — Некрасивая стала? Или моих детей испугался? — Машинально достала зеркальце и с неудовольствием провела пальцем по морщинкам на лбу, по вискам. — Некрасивая, знаю… Никому не нужна… — Прикрыла зеркальце рукой, будто стыдясь своего лица, и мысленно прошептала, как мольбу: — Не забывайте о нас, Алексей Платонович…»
* * *
Найда сидит за вечерним чаем у своего друга Афанасия Панкратовича. Что-то чисто военное, генеральское есть и в фигуре Климова, и в густой смолянисто-черной бороде (еще ни одной сединки!), и в жестах, и в голосе. На нем неизменный, хотя и порядком изношенный китель, который и теперь еще подчеркивает выправку хозяина. Невысокий, жилистый, с сухим лицом, он до сих пор полон энергии и молодого задора.
