— Проезжай, не останавливаясь! — велел ему Звагин.
Их пытался оттеснить в сторону солдат-регулировщик с белой повязкой на рукаве, он азартно махал флажком, что-то кричал, яростно выкатив глаза, но машина покатила дальше, и регулировщик исчез в громыхающей дорожной кутерьме.
Нужно было ехать как можно быстрее, преодолевая эти, забитые солдатней, километры до Берлина. Только скоростью они могли спасти себя, избежать встречи с жандармерией. Они оказались в глубоком вражеском тылу, за линией фронта, и это вселяло чувство смертельной опасности.
Найда мельком глянул на Звагина, невысокого, сухощавого человека в очках, в кепке, хотел прочесть на его лице смятение или, может, тревогу, но тот сидел прямо, смотрел, прищурясь, вперед, и что-то упрямое и непреклонное таилось в его взгляде. Алексей, стараясь подавить в себе нервное возбуждение, внезапно подумал, что ничего, в конце концов, и не случилось, наоборот, все может обернуться хорошо, во всяком случае — быстрым разрешением конфликта, потому что советские танковые дивизии (в их могуществе Алексей не сомневался) остановят гитлеровские полчища, немецкие пролетарии поднимут голос протеста, Германия всколыхнется, тельмановцы-подпольщики выйдут на улицы, фашисты струсят, и Гитлер запросит мира. Пожалуй, месяц, не больше. Главное — добраться до посольства в Берлине, а там будет полный порядок. Мы еще свое покажем!
В эту минуту на большак с боковой дороги стремительно выскочил маленький грузовичок. Хотел, верно, проскочить, пока не приблизится новая танковая колонна. Зазвенело выбитое стекло, взвизгнули тормоза, небо в глазах Найды опрокинулось, и вокруг стало тихо.
— Доннерветтер! — раздался из кабины грузовичка мужской голос.
Звагин, схватившись за ногу, подался всем телом вперед, лоб его был изранен осколками стекла, и кровь густо заструилась по лицу.
Из кабины грузовичка уже выпрыгнул плечистый стройный немец в клетчатом пиджаке, охотничьей шляпе и высоких сверкающих крагах. Похоже, завзятый наци, так как на руке черная повязка со свастикой в белом кружке, выправка как у отлично вымуштрованного солдата. В глазах — испуг, рот нервно перекошен: видимо, решил, что напоролся на сановного чиновника или военного командира, и все это может ему дорого обойтись. Но, разглядев дипломатический номер, немец почувствовал облегчение, и его страх перешел в гнев.
— Саботаж на дорогах рейха! — выкрикнул он, обращаясь к нескольким штатским, с любопытством глазевшим на происходящее. Им интересно было поглядеть на русских, возможно первых пленных, на то, как теперь будут с ними обращаться, хотя они, собственно, ничего не сделали и ни в чем не виноваты.
