Рыцарь духа, или Парадокс эпигона | страница 36
И шепчешь тихо мне: «Люблю».
– Зачем полны печалью очи?
И отвечаешь мне: «Люблю».
Нам звёздный хор канон венчальный
Поёт в надземной вышине.
И молча перстень обручальный
На руку надеваешь мне.
– Никто не слышит, никто не знает,
Как наше счастье в тиши цветёт.
Лишь блеск зари нас разлучает,
Лишь крик трубы Тебя убьёт!
1918–1919 <гг.>
«Vechia zimarra, senti» (IV акт «Богемы»)
Мой старый плащ, мы вместе изучали
На Сене (помнишь Ques des Celestins?)
Как ночи шелесты звучали[81]-умирали,
Как ветер колебал на камне липы тень.
Мы изучали на пролётах моста
Молчанье чёрной дремлющей воды,
И прыгнуть вниз казалось так же просто,
Как сном забыться… «Это» помнишь ты?
На улицах, бывало, отзвучат шаги все,
Последнее окно погаснет. Мы одни.
Вдруг (явь ли?[82]) дальний стон, как зов души погибшей,
Как[83] вздох неждущих счастья впереди.
А помнишь серость ночи угасавшей,
Туман, вползавший в Сену по утрам,
И первый звон, медлительно слетавший
На спящий город с высоты Notre Dame?
Истёрли, друг, тебя[84] те крашеные скамьи
Садов[85] затишных, парковых аллей.
Я часто заглушал мечтою голод там… и —
Смех слушал глупеньких, как счастие, детей.
Узнал бы ты тетрадь ту в старенькой[86] обложке?
Лица Nanon задумчивый овал?
Ей обнял, плут[87], ты зябнувшие ножки,
Когда над озеро сонеты я читал.
А томик старенький, Паскаля мозг укрывший,
С отметками пером и ногтем на полях…
В нём[88] хризантемы труп, меж чёрных строк застывший,
Был распят, как мечта, на мыслящих листах.
Да, брат, мы стареем, мы молча умираем,
Картонный сломан меч – склонимся ж пред Судьбой.
И книги и Nanon учили нас о рае —
Но рая нет – есть юность и… покой.[89]
Мы
Канарейка жёлтая в проволочной клетке
О любви канареечной жалобно свистит.
Перо в руке, точно клюв странной птицы,
Про любовь человечью – скрипит и скрипит.
Вечереет. Нам скучно. Мы в клетке, – нам тесно!
Наши песни – не наши: их поём подневольно —
Ты на жёрдочке тонкой, я – в вольтеровском кресле.
Человеку и птице люди сделали больно.
Прелюд Шопена (or 28, № 13)
Изъезженное гаммами пьянино
В безмолвье лунном спит. Пусть спит.
Бюст Шиллера на жизненную тину
С прощающей улыбкою глядит.
Покоя час. И тина без движенья:
Подёрнута лишь зыбью… Полночь бьёт.
– Прелюд раскрыт, и тайно наслажденье
Слетевший Дух, к строкам приникнув, пьёт.
А завтра вновь начнут топтать педали,
И тискать в клавиши трепещущий прелюд.
И пальцы толстые зазвёздные печали
Возьмут, о клавиши ударят… и убьют.
Гость
Щёлкнул ключ, и дверь, скрипя, открылась.
Книги, похожие на Рыцарь духа, или Парадокс эпигона