– Ага, вы обзаведетесь чем-то вроде «Типографского набора Джона Буля»[34], – сказал я не без издевки. Ишь, еще и бороду отрастил, словно вознамерился стать Уильямом Моррисом[35], – и хотели бы, чтобы я одолжил вам денег для начала, так?
– Вы бы скоро получили их обратно, – не очень-то обнадеживающе произнес Уинтерботтом.
– А почему «одолжил»? – спросила отважная Имогена. – Моему отцу вы собирались дать их просто так.
– И до сих пор собираюсь, – сказал я. – Я полагаю, вы просите меня оплатить вашу связь. У вашего отца цели честные и даже благородные. А вы оба сбежали в Лондон, разрушив две семьи. Теперь вы притворяетесь, что начинаете нечто, обещающее постоянство чуть ли не навсегда. И прекрасно знаете, что этого не будет. Но хотите, чтобы я вас финансировал.
– Это навсегда! – страстно воскликнул Уинтер.
– Мы этого не знаем, – возразила Имогена. – И никто не знает. Но что касается финансирования, то ответ – «да». У папочки есть работа, а у Билли здесь ее нет. И если вы собираетесь просто выбросить деньги на ветер, то, бога ради, отдайте их тем, кто больше всего в них нуждается.
Во мне проснулся моралист и молвил:
– Вы хотите, чтобы я финансировал нечто аморальное.
– О, и вы с вашей сраной аморальностью, – сказала Имогена. – Вы говорите точь-в-точь как Эрик.
По той порции яда, с какой она произнесла это имя, я догадался, что речь идет о ее муже.
Я был непоколебим, хотя один бог знает, имел ли я на это какое-то право.
– Вы разрушаете два брака. Вернитесь по домам, ради всего святого. Дайте им обоим еще один шанс. Я имею в виду, что все совершают ошибки. Но вы не можете вот так взять и развалить семью. Дайте этому случиться однажды, и это повторится снова. Возвращайтесь. Попробуйте еще раз.
– Я ничего не разрушал, – сказал Уинтерботтом, по-новому, по-лондонски яростно. – Это она все разрушила. Вы сами назвали ее прелюбодейкой. До этого мне никогда не приходило в голову назвать ее таким словом. Она все разбила на куски. Все. И она еще рассчитывает, что я поверю ее россказням о любви.
Я видел, что ему хотелось снова поглумиться над этим словом, осмеять его горьким смехом, но я видел и то, что он боится замарать это слово и то новое значение, которое оно обрело для него теперь. Как я и ожидал, он схватил и крепко сжал запястье Имогены.
– Вы могли бы отшлепать ее по жопе, – сказал я, – говоря попросту. Могли закрыть ее на замок в комнате, или в туалете, или еще где-нибудь. Вы могли положить конец ее маленьким игрищам.
