Я сидел с отцовскими закадычными дружками и хлестал виски, завязав с нонсенсом доброго старого английского пива, и услышал, как отец сказал:
– Мой парень собирается встретить Рождество на Цейлоне.
Древние и пожилые лица с завистью и подозрением обратились ко мне, и разъездной продавец медтехники позавидовал:
– Есть же счастливые люди, что еще сказать.
Тед Арден за его спиной как раз получил подношение в виде пухлого неощипанного гуся. Селвин плотоядно выглядывал из общего бара. В курительной было не пробиться. Там стояло ликование по поводу поражения «Арсенала», дамы хихикали над грушевым сидром. Седрик семенил по комнате, словно танцор, со своим подносом, который весело позвякивал в прокуренном воздухе. Тед Арден принес ящик со светлым элем из подвала и получил от человека ученого вида, которого я раньше не видел, одинокую зеленую орхидею в папиросной бумаге. Женские сообщества совершали экскурсии в туалет. Мужчины просто выходили отлить. Грозное предчувствие закрытия ястребом парило над всеми. И тогда вошли они.
Миссис Уинтерботтом в мутоновой шубке и ее обычный кавалер – Джек Браунлоу. Присутствовала также миссис Браунлоу, аппетитная и низколобая, ее сопровождал вычерпанный и страстный Чарли Уиттиер. И, конечно, Уинтер-принтер и Эвереттова дочка, матюгающееся дитя, фея прелестная и рыжая – глаза Уинтера не отрывались от нее, как от захватывающего фильма. Одно из творений Эверетта нашло своего печатника, а печатник, несущий миру истину, не устоял и включился в игру.
– Отвратительно, – не смог удержаться я. – Отвратительно.
Один из корешей отца услышал и сказал:
– Вы правы, чертовски отвратительно. Но что может сделать правительство? Люди, которым положено лучше знать, как закладывать их собачьи жизни в рассрочку. Вы бывали в их домах? Телевизор, одеяла с подогревом (я б тоже не отказался от такого, скажу я вам), тостеры, электрические миксеры, полотеры и бог знает что еще. И все – в рассрочку.
Ах, что ж, если они хотят прелюбодейства, мне-то что за дело? У меня не было и не будет времени поболтать ни с моей удравшей пятифунтовой проституткой, ни с японочками, стоившими значительно меньше, но не удирающими, ни с теми, кого я, возможно, подцеплю в Коломбо. Но в душе я чувствовал, что не погрешил ничем, а вот эти люди греховны, что в этот безобидный выходной день они играли с огнем и что не один человек может вскоре изрядно обжечься. Вроде человека с подогревающимся одеялом, купленным для морковкина заговенья, как настаивал закадычный дружок отца, рассуждая пространно и обо всем на свете.
