Пленник богини любви | страница 72

– Если ты есть… если ты помнишь меня, если ты жив – приди ко мне, спаси меня! Если ты умер – улыбнись мне со дна колодца, который должен стать мне могилой, – и я с радостью брошусь в объятия смерти, потому что это будут твои объятия! – взмолилась она и медленно выпрямилась, вдруг заметив, что звезды неудержимо меркнут.

О боже мой, ведь ночь уж миновала! Как скоро…

Варя прижала руки к малодушно затрепетавшему сердцу.

– Отпусти же прегрешения предков нам, отпусти и те, которые мы сами совершили, – прошептала холодеющими губами, не понимая, Христа молит или Браму…

И обмерла, услышав ужасающий, чудовищно громкий в предрассветной тиши скрип отворяемой двери.

«Никто не может войти в Башню Молчания, кроме нассесаларов!» – вспомнила Варя.

Значит, кто-то заметил ее на вершине башни. И сейчас появятся палачи.

Нет! Она метнулась к колодцу и уже наклонилась над краем, как вдруг кто-то вцепился в нее – пальцы впились в кожу, в тело, удерживая на этой грани между жизнью и смертью, подтягивая к жизни, и пробормотал:

– Погоди! О боже мой! Это я, я!

Варя взглянула ему в лицо, и, хоть край тюрбана нависал надо лбом, затеняя глаза, она подумала, что это не индус: так безудержно, ослепительно может улыбаться только светлоглазый северянин. Потом она осознала – да нет, не может быть! – что он говорил по-русски. И слезы так и хлынули из ее глаз, прежде чем Варенька успела рассмотреть это лицо и узнать его.

– Аруса! – прошептала она, а он пробормотал, задыхаясь:

– Ну да, это я, я, Василий! – и прижал ее к себе так крепко, словно он был покрывалом, в которое хотел завернуть все ее нагое тело.

Через реку они переправились в корзине.

Уже близился полдень, и Вареньке показалось, что солнце напекло ей голову до морока, когда она увидела это овальной формы сооружение из бамбуковых палок и толстого тростника, изнутри обтянутое буйволовой кожей, крепко сшитой множеством стежков. Корзина была огромная: как сказал полуголый перевозчик, она вполне могла вместить четырех толстяков, не то что трех сагибов. Это, конечно, была злая насмешка, назвать их господами, ибо выглядели желающие переправиться – краше в гроб кладут: одеты в какое-то старье, вдобавок сами они были грязнее самой грязи, чтобы не бросаться в глаза своей белой кожею. То есть это Варя с Василием так ужасно выглядели, а их сопровождающий, ничтоже сумняшеся, отправился бы и на прием к радже в своих белых шароварах и белом тюрбане с мрачно мерцающим павлиньим пером. С той же невозмутимостью он воссел в плавучую корзину и приглашающе махнул остальным.