Но это не мешало дружбе — при всем различии в вероисповедании, семейных традициях и состоянии они чувствовали принадлежность к одной семье. Семье, которая постепенно угасала в бешеном ритме современной жизни, в новом европейском сообществе без национальных границ.
К разговору о «Королевской арке» они больше не возвращались. Пока, однажды, Саундгрейв не увидел дореволюционные, с коричневым оттенком матовые фотографии, отснятые в Крапивино.
— Вот мой отец, — Белозерский показал на мальчика в матроске и панаме. — Ему было двенадцать лет, когда пришлось бежать из России.
— Удивительно, что дом нигде не попал в кадр целиком. Наш брат англичанин первым делом отснял бы его со всех четырех сторон. У вас, русских все-таки больше связи с природой. Люди на этих фотографиях нигде не выпадают из пейзажа. Они — его неотъемлемая часть, как птицы, деревья, цветы.
— Судя по тому, что рассказывал отец, дом отличался тем же самым свойством.
— Когда будет воссоздан Великий Храм, восстанет из руин все, разрушенное за тысячелетия. Ведь не случайно наши атрибуты — это молоток и перчатки, угольник и отвес, циркуль и мастерок. Перчатки я даже могу показать непосвященному.
Он вытащил две белые шелковые перчатки с вышитой монограммой.
— Они мало годятся для грубой работы, — заметил Белозерский.
— Потому что Храм созидается не в камне, а в духе, — ответил англичанин. — Важно увидеть свою личную трагедию, как отражение вселенской божественной мистерии. Только тогда вы обретете уверенность и покой.
— Вопрос в том, как этого достичь.
— Вступите в наше братство и вы, по крайней мере, окажетесь в начале пути.
Подав письменную просьбу о приеме, Белозерский через неделю получил приглашение и явился в дом Саундгрейва. Вместо хозяина его встретил слуга с черной повязкой в руках. Завязав кандидату глаза, он повел его за собой. Белозерский сперва еще ориентировался — они направлялись в то крыло дома, куда Саундгрейв ни разу его не приглашал.
Но путь оказался очень долгим — они сворачивали, спускались и поднимались по лестницам.
— Вы можете снять повязку, когда перестанете слышать мои шаги, — почтительно произнес провожатый.
— Хорошо.
Размеренные звуки скоро затихли. Белозерский обнаружил, что находится в тесном помещении, задрапированном черным бархатом. С низкого, не больше двух метров, потолка свешивалась лампада с тремя свечами. На столе лежали три берцовые кости, хорошо сохранившийся череп и книга.
Раскрыв заложенную страницу, он прочел из двадцать первой главы книги пророка Иезекииля:
