"Убить… Убить… Все мы умирали тысячу раз, но еще живем".
Ее голос звучал отдельно от нее, казалось, она только открывает рот, но сердце молотом ударяло в грудь, пронзительные дрожащие звуки проникали в самый его мозг.
— Не убивай меня! — визг придушенного животного, мольба о пощаде, которой, он знал, не будет. — Я дам тебе все, что захочешь… деньги…
"Деньги! Сколько раз после обвала ты пытался подкупить меня, Джетро! Я больше не стану звать тебя дядей, не хочу быть отродьем сатаны. Теперь ты готов все отдать, что сколотил и припрятал, лишь бы уйти на волю. Но ты — один из Погребенных, как и я, как мы все. Никогда ты не умрешь, никуда не уйдешь из Кумгильи. Вспомни, Джетро, тот день, когда бросил нас и напрасно пытался спасти бегством свою никчемную жизнь!"
Билл Эндрюс увидел, как покатился камень, услышал пронзительный хохот маленькой ведьмы. Ее лицо скрылось во мраке, только глаза горели зеленым огнем, как у кошки. Дождем посыпались обломки, раздался глухой скрежет, воздух ударил в лицо. Эндрюс закрыл глаза, зная, что снаряд его не минует. Жить осталось три секунды, некогда даже подумать о смерти.
Защитный шлем, несмотря на жалкий вид, оказался надежным. Камень, который мог убить человека на месте, раздробив череп, оставил лишь вмятину на шлеме, но не расплющил его. Страшный удар — и камень просвистел вниз, а вслед за ним полетел раскоряченный человек.
Сознание угасало в истерзанном, немеющем теле, уже не отзываясь на ушибы при падении. Его преследовало лицо девочки — ненависть, боль, несправедливый приговор.
Падение ускорилось, Билла швыряло о стены так, что дышать он уже не мог. И отдался погибели. Последнее, что он услышал перед вечным безмолвием, были мужские голоса. Они кричали. Потом откуда-то донеслись стоны и плач.
Он умер еще до того, как упал в глубокое черное озеро далеко внизу.
— Боже милостивый!
Люди, сгрудившиеся у фуникулера, уставились друг на друга в тусклом свете фонарей. Что-то с грохотом ударилось в верхний вагончик и пронеслось дальше, как метеор.
Спустя мгновение показалось тело, неузнаваемое, если не считать помятого шлема. Нелепый силуэт с вывернутыми руками и ногами, с кровавым месивом на месте лица, пролетел головой вперед вслед за снарядом.
Побелевшие лица невольно обернулись к Мэтисону. Он начальник, он должен все объяснить.
— Это Эндрюс, да?
— Он, это точно, — Артур Мэтисон смотрел в темноту.
— А может, священник?
— Ерунда, это был Эндрюс. Священник выбрался. Он бы столько не продержался в шахтном стволе.
