— Как знаешь, — Мэтисон отвернулся, потеряв к беседе всякий интерес. — Лично я считаю, лучше нам усесться потесней.
У Билла Эндрюса был свой фонарь. Он зашагал к рельсам, не оборачиваясь — говорить было не о чем.
Первые пятьдесят футов были преодолены с ходу, на удивление быстро. Возникло обманчивое ощущение легкости, словно он взбирался по лестнице. Но еще через несколько шагов все мускулы заныли; сухожилия, казалось, вот-вот лопнут, как измочаленные веревки. Он остановился передохнуть. Господи, шахтный ствол кажется, стал еще круче, почти отвесный. Но это же ерунда, угол наклона должен быть стандартный! Билл опять замер, жадно глотая холодный воздух, по затылку текла вода из крошечного водопада в скале. Натруженное сердце колотилось, как отбойный молоток, отдаваясь во всем теле. Он пожалел, что не остался со всеми. Прав был Мэтисон: рано или поздно кто-нибудь их вытащит. Но думать о возвращении было поздно, путь наверх короче, чем вниз.
Еще несколько футов, и опять пришлось отдыхать. Господи, это никогда не кончится! А если поскользнуться, полетишь вниз до самой воды, затопившей нижний уровень. Не думать об этом! Билл обливался потом. Надо напрячь все силы и думать о чем-нибудь другом. Боже правый, а о чем тут еще думать?
Он полз вперед — и останавливался. Если бы дать отдых рукам… Нельзя — ими он цеплялся за жизнь.
Шум в ушах пугал его. С дыханием тоже было худо, не хватало воздуха. Он быстро слабел.
Что-то послышалось — он не понял из-за шума в голове, похожего на вой ветра. Прислушался; показалось, опять. Будто чей-то разговор. Он почувствовал внезапный прилив надежды. Значит, он ближе к поверхности, чем думал. Надо пару минут передохнуть и покричать наверх, пусть услышат, что он здесь.
— Эй! — из-за адского шума в голове он не понял, громко ли крикнул. — Я… ту-ут!
Разговор продолжался. Его не слышали. Надо зажечь фонарь, может, свет заметят. Он с трудом вытащил фонарь из кармана, нажал кнопку. Слабый желтый лучик уперся в сланец, блеснул в каплях воды, ослепил Билла. Великий Боже, он и забыл, что такое свет, как какой-нибудь вшивый крот. Держась одной рукой, он направил фонарь вверх. И тут же разинул рот и едва не потерял равновесие, не веря своим глазам.
Кто-то сидел на узком выступе. Девочка в жалких лохмотьях, вся в волдырях, проступающих из-под слоя сланцевой пыли, как лунные кратеры. Не старше тринадцати, но с высохшим личиком старой карги, от запавших глазниц разбегались складки морщинистой кожи, широкие ноздри запеклись кровавой слизью. Губы раздвинулись в улыбке, открыв черные щербатые зубы и язык, двигавшийся взад-вперед, как у ящерицы. Она смотрела в упор.
