Внезапно он остановился и прислушался. Сначала показалось, что ветер донес голоса издалека — возможно, люди шли по шоссе вдоль подножья длинного холма. Мерный топот ног, тяжелая поступь усталых, как и он, людей. Негромкий разговор. Наверное, отряд спасателей идет на смену, или привезли запчасти для лебедки.
Стараясь убедить себя в этом, Саймон разглядел идущих навстречу. В слабом свете нескольких звезд из-за туч он увидел достаточно, чтобы, скорчившись от страха, замереть за одиноким кустом боярышника.
На него надвигались тени без лиц, внешне подобные людям, но все в них было нездешним. А воздух с их приближением застыл почти до мороза.
Их было десять-двенадцать — мужчин и детей. Мальчики и девочки-подростки, отчаянно худые, почти изможденные, были одеты в лохмотья, в прорехах мелькала бледная кожа в сыпи, руки и ноги тонкие, как сушняк в горах. Многие прихрамывали, неуклюже горбя искривленные спины, головы поникли в жестоком унынии.
Мужчины, жилистые и тощие, так же деревянно сутулились, привыкнув к тесноте, где нельзя выпрямиться во весь рост. Они тяжело ступали, волоча ноги, выбивая искры подкованными башмаками; низко надвинутые кепки не давали разглядеть лиц.
У Рэнкина мурашки побежали по коже. Нынешний закон не допустил бы в забой такую смену — детей-рабов. Они плакали, ныли и стонали — именно эти звуки слышались ему в глубоких пещерах Кумгильи. До него долетало ворчанье и грубая брань взрослых надсмотрщиков.
Внезапно раздалась громкая оплеуха; девочка пошатнулась и чуть не упала, но шедший рядом мальчик подхватил ее. Дети съежились, на секунду замедлив шаг. Девочка закрыла лицо руками, но не удержала болезненного стона — последней отчаянной мольбы о милосердии.
— Шахты заливает, дядя. Нижним уровням конец, во многих пещерах обвалы.
— Помалкивай, девка, а то так выпорю, что до работы будешь добираться на карачках.
Все обернулись к посмевшей возразить девочке; именно ее слова, а не тот, кого она назвала дядей, вызвали глухой ропот протеста.
— Мы с этого живем, — бубнили они. — Не будем спускаться в забой, так все помрем. Нам и так грозит голод.
Видимо, в тучах над головой показался просвет — еще несколько звезд выглянули и осветили всю сцену. Впервые рассмотрев подробности, Саймон истово перекрестился и пожалел, что не отвел глаза. Теперь его гипнотизировали старчески желтые лица детей, их взгляды, горящие страхом и ненавистью из запавших глазниц, сморщенные ямы ртов. Ветер донес до него затхлую вонь пота, гноя и мочи — запахи немытых тел. Место им было в могиле и нигде больше: они разлагались заживо.
