И тут Саймон Рэнкин повернулся и бросился наутек, спотыкаясь на осклизлых ступеньках, выбивая каблуками гулкую дробь. Его шаги гремели сатанинскими аплодисментами в честь победившего зла.
Оранжевое пламя оплывшей свечи указало ему путь к рассохшимся, покосившимся дверям в конце холла. Тьма тут же окутала его непроницаемым покровом, влажные холодные пальцы пытались втолкнуть его обратно. Наверху раздался грохот, что-то покатилось по полу. Чаша со святой водой, забытая хозяином, пала перед более могущественными силами. Ничто уже не могло противостоять злу, поселившемуся здесь.
Собрав последние силы, Рэнкин добрался до двери, ухватился за ручку и громко всхлипнул от облегчения, когда она поддалась. Каменные ступени словно налетали на него, нанося яростные удары. Он скатился в мокрый бурьян. Высокие стебли, давно одолевшие преграду гравия, хлестали по лицу; ливень бушевал, с ног до головы окатывая священника стыдом. Позор тому, кто не выстоял — и причислен к лику павших.
"Минутная слабость может стать роковой". Однако не стала — раз он еще жив. Здесь им до него не добраться.
Рэнкин не помнил, сколько времени пролежал там. Безудержный хаос мыслей теперь оседал в мозгу мертвой тяжестью — и вдруг взорвался, как динамит. Боже, вот предел падения, и я сам навлек его на себя! Но я верую в Господа, я лишь возроптал, но не усомнился!
Рэнкин с трудом добрался до автомобиля. В памяти не сохранился путь длиной в полсотни ярдов по извилистой, заросшей тропинке, где ветки, будто повинуясь чьему-то повелению, тянулись, пытаясь задержать его. Он тяжело опустился на сиденье и долго не мог включить зажигание и фары; буря сотрясала машину, словно силясь опрокинуть ее — стихия, взнузданная Сатаной.
Когда Рэнкину наконец удалось завести двигатель, уже светало. Дождь утих, но пришлось включить дворники, чтобы очистить ветровое стекло от опавших листьев. Он медленно ехал по продуваемой ветрами аллее конских каштанов. За ночь деревья потеряли остатки золотой листвы; их твердые несъедобные плоды отскакивали от капота машины, точно брошенные рукой злобного невидимки-домового.
Час спустя, когда совсем рассвело, Рэнкин поставил машину на короткой подъездной дорожке у своего домика в спальном пригороде. Пустой взгляд нашел табличку на деревянной калитке: "Пресвитерская". Так он сам назвал свой дом… и здесь его ждала издевка. Никакая это не пресвитерская, жилище католического священника, а обычный дом под номером 42, такой же, как соседний 44. Выдумки все это…
