Холод, казалось, немного смягчился. Пламя свечи успокоилось; странные тени отступили. Но это было всего лишь уловкой.
Священник выпрямился. От чудовищного напряжения ноги подкашивались, слабость была во всем теле. Но он преодолел ее. Он жил — он спас свою душу.
Громкий скрип за спиной заставил его обернуться. Дверь раскачивалась на петлях. Искушение… черный провал лестницы за дверью манил: беги, оставь этот дом и поселившееся в нем зло, спасай душу, пока жив!
Но Рэнкин не побежал. Он осмелел, его дыхание стало ровным, глаза отыскивали тени в пустой пыльной комнате. На улице пошел дождь, он заливал единственное окошко, неистово барабаня по стеклу.
"Я не страшусь тебя, ибо верую во Всевышнего, и Он защитит меня!" Дерзкие слова, отозвавшись эхом в тиши пустого дома, вернулись к Рэнкину из лестничного проема: "Верую… защитит… меня!"
"Ты не веруешь в Бога!"
Задрожав от ужаса, Рэнкин всматривался в тени, но издевка донеслась не оттуда. Это его душевные силы сливались с силами зла в сатанинском союзе. Он понял, что не сможет дольше сопротивляться дьявольщине. Только что силы были равны, и вот он снова начал слабеть — оттого, что испытывал судьбу.
Дверь снова скрипнула, приоткрылась еще немного и замерла. Каждый миг она могла захлопнуться, навсегда заточив его наедине с тем, без надежды на спасение, ужасный исход, которого страшился Рэнкин, зная, что в конце концов будет вынужден сдаться. Наступило горькое прозрение, худшие опасения подтвердились: экзорцизм — изгнание бесов — не удался.
В комнате сделалось еще холоднее, температура упала сразу градусов на десять. Крошечный огонек свечи стелился, готовый исчезнуть. Мрак надвигался на него, простирая призрачные пальцы.
Ты потерпел неудачу, потому что тебя покинула вера. Ты отвернулся от Бога. Его ведь нет — значит, он не сможет тебе помочь.
Издевательский хохот гремел в голове. Рэнкин хотел было прикрыть глаза ладонями; руки неудержимо тряслись. Холодный ветер срывал с него пальто, грозя бросить несчастного в жуткую пустоту преисподней, страшившую род людской от начала дней, — бросить в безграничное ничто.
Но Рэнкин все еще стоял, как единственный уцелевший солдат среди трупов товарищей, как последний оплот чести перед лицом наступающего врага. Дух тления проник в ноздри; он, казалось, впитался в подстриженные усы и бородку священника, неотвязно напоминая, что тот существует — даже если Бога нет. За спиной была лестница и свобода, впереди — лютая адова вечность, где Смерть сковывает своих невольников.
