В результате у меня на руках осталось восемь дел, сортировать которые было уже несколько труднее. На первый взгляд – если судить по краткому резюме в конце каждой папки – все они подходили под мою схему. Везде упоминалось о конкретном расследовании, которое тяготило самоубийцу, а кроме этой зацепки да еще стихов По, у меня не было ничего, что помогло бы распознать искомые инциденты. Вынужденный довольствоваться этими двумя критериями, я принялся за работу, надеясь, что мне все же удастся выяснить, какие из этих восьми случаев суицида могут в действительности оказаться тщательно замаскированными убийствами.
Сосредоточив свое внимание на предсмертных записках, я отсеял еще два эпизода: оба самоубийцы в своем последнем письме обращались к близким (один – к матери, а другой – к жене), прося понять и простить их. В этих посланиях не было ни единой строчки, которая напоминала бы цитату из литературного произведения. Отложив в сторону эти две папки, я остался с шестью делами.
В первом же из них я обнаружил записку, состоявшую – так же, как и в случае Брукса и моего брата – всего из одной строчки:
Дорогой мрачной, одинокой, лишь ангелам больным знакомой…
Меня словно бы током ударило. Я схватил записную книжку и открыл ее на той странице, куда под диктовку Лори Прайн выписал отрывок из «Страны снов» Эдгара По:
Дорогой мрачной, одинокой,
Лишь ангелам больным знакомой,
В тот край, где правит ночью черной,
Воссев на троне, Эйдолон,
Явился я, пришелец ранний,
Из мира странной, дикой тайны,
Из отдаленных и великих
Пределов сумрачных и тихих,
Что вне границ и вне времен.
У меня внутри все похолодело. Мой брат и некий Моррис Котит, детектив из Альбукерке, предположительно покончивший с собой выстрелами в грудь и в висок, в своих предсмертных записках цитировали одно и то же стихотворение одного и того же автора. Это не могло быть простым совпадением.
Однако ощущение триумфа и восторга быстро сменилось ослепляющей, лютой яростью. Я ненавидел убийцу, который прикончил Шона и всех остальных. Я ненавидел полицейских за то, что они сразу не поняли правду. Моментально вспомнилось, как отреагировал Векслер, когда мне удалось убедить его в своей правоте. «Какой-то вшивый репортеришка…» – так, кажется, он сказал. Да, для копов я был всего лишь репортеришкой, жнецом на ниве новостей, шакалом из шакалов, и вот я сделал за полицейских их работу. И все же мой гнев питала главным образом ненависть к подонку, который все это инсценировал и о котором я почти ничего не знал. Выражаясь его же собственным языком, я преследовал Эйдолона – морок, бесплотный призрак, который тает в воздухе, не оставляя следов.
