И теперь, пойманный за рукав генералом, Мариша с напряженно-внимательным лицом вслушивался в его плаксивый голос, обдумывая, как бы поскорей выкрутиться.
— Ваше превосходительство, — осенило его, — разрешите доложить: к нам едет сенатор.
— Какой сенатор? — сразу сбился генерал. — Зачем ему сюда ехать? Вот так новость!
— Не могу знать, — сделал Мариша шаг в сторону. — Господин полковник полагает, — по всей вероятности, из уговаривающих.
— Ага! Так-так, — заморгал генерал, соображая. — Кто ж бы это мог быть?
— Не могу знать, — обернулся вполоборота Мариша и торопливо скрылся за дверью.
Генерал опять закружил по столовой.
«Ага! Так вы говорите, из уговаривающих? А вдруг с какими-нибудь важными полномочиями, для каких-нибудь переговоров? А может быть, просто сбежал человек от тыловых беспорядков? Вон жена пишет…»
Генерал вспомнил усыпанное восклицательными знаками письмо жены и завздыхал снова:
— О боже, боже мой! Что же будет дальше?..
Осенние чернильные сумерки густеют за окном. Все так же безумолчно плещется в железной трубе вода. В доме тихо, сонно. Только из бокового коридорчика доносится свист. Это прапорщик Вильде, переводчик штаба. «Зайти к нему, что ли?»
— Вы не спите? — осторожно стучит в дверь генерал.
— Чего изволите? — откликается Вильде, не открывая двери.
— Не спите, говорю?
— Сию минуту, генерал!
Шаги за дверью удаляются. Генерал терпеливо ждет. Наконец щелкает задвижка, и прапорщик, вытирая полотенцем руки, пропускает генерала вперед.
— Все занимаетесь? — нерешительно оглядывается генерал.
В комнате переводчика горит глухой красный фонарь. От этого совсем темно в комнате, хорошо видны только длинные, узкие руки Вильде — красные в близком свете фонаря и как бы отдельно от туловища священнодействующие над столиком..
Вильде, как бы продолжая прерванный разговор, говорит тихо и очень язвительно:
— Ценно для истории: Александр Федорович Керенский целуется.
Генерал с любопытством посмотрел на свет мокрый еще негатив. На трибуне, трепетавшей флажками, человек с черным лицом и белыми волосами ежиком, уставив трубочкой губы, тянулся к другой чернолицей голове.
— А вот, не угодно ли? Александр Федорович на параде. Хи-хи! А идет-то как? Не в ногу!
В ванночке с закрепителем колыхался свежий отпечаток фото: серый, уходящий вдаль строй солдат с кругло разинутыми ртами («ура-а-а!»), и перед ним, в сопровождении генералов, шагает маленький человечек в петербургском осеннем пальто. Он красиво, на отлет, держит под козырек, но шагает действительно не в ногу: генералы только заносят левой, а он уже ступил правой. От этого, должно быть, у ближайшего толстяка генерала лукаво закушена губа, — вот сейчас не выдержит и прыснет.
