Старик зарегистрировал Юй-чжэнь, получил для нее ярлык и поставил в очередь. Они ждали до трех часов дня и только тогда попали в комнату досмотра. Там сидел полицейский в каске и с белой повязкой на рукаве, на которой черными иероглифами было написано: «Досмотрщик». В руках у него была дубинка. Он тщательно обыскивал каждого посетителя, независимо от того, был это мужчина или женщина, старик или младенец, и отбирал все ценное, говоря, что это «запрещенные вещи».
Юй-чжэнь подошла к досмотрщику с дочерью на руках, ведя за собой Сяо-ма. Полицейский обыскал Юй-чжэнь, но ничего не нашел: один юань она засунула в лепешку, а два цзяо, которые собиралась дать надзирателю, спрятала в одежде Шунь-мэй. Досмотрщик мельком взглянул на черную лепешку и зло сказал:
— Проходи, нищенка!
Пройдя через железную дверь, Юй-чжэнь попала в комнату для свиданий. В стене комнаты было небольшое окошко с железной решеткой, за которым находились допущенные к свиданию арестованные. По комнате прохаживался надзиратель, хмуро посматривая на посетителей. Юй-чжэнь испугалась.
— Какой номер? — сердито спросил у нее надзиратель.
— Пятьсот семнадцатый! — дрожащим от страха голосом ответила Юй-чжэнь.
— Вынимай, что у тебя там! — и надзиратель протянул руку.
Юй-чжэнь быстро достала припрятанные два цзяо и дрожащей рукой положила их в руку надзирателя со словами:
— Господин! Конечно, это очень мало. Если бы мы не были такими бедными, я дала бы вам больше!
— Что с этой мелочью делать? — надзиратель презрительно взвесил монеты в руке. — Нищему, что ли, отдать?
— Господин, эти два цзяо нам дали односельчане! — и она заплакала.
— Конечно, не мешало бы добавить, — досадливо заметил надзиратель и сердито крикнул: — Чего стоишь? Беги к окошку!
Юй-чжэнь проглотила слезы и подошла к решетчатому окошку. За ним стоял Тянь-бао. Сердце ее учащенно забилось, она разрыдалась. Но надзиратель приказал ей не плакать, пригрозив прервать свидание. Сяо-ма не видел отца сквозь высокое окошко и попросил мать:
— Мама, мама! Подыми меня, дай посмотреть на папу!
Юй-чжэнь подняла и Сяо-ма, и они втроем смотрели на Тянь-бао: лицо его было желтым, словно восковое, он сильно похудел, оброс волосами, резче обозначились морщины. Глаза глубоко запали и казались еще больше. Увидев жену и детей, он беззвучно заплакал, но затем усилием воли взял себя в руки, чтобы не расстраивать еще больше себя и жену.
— Сяо-ма! — прошептал он, наконец, дрожащими губами.
