— А теперь? — спрашивает он.
Господи, они кричали так громко. Их вопли по-прежнему заставляют её уши болеть, отдаваясь в них ещё долгое время после того, как какофония смолкла. Она идёт через дом и успокаивает себя другими, мягкими звуками: шуршанием юбки по деревянному полу, шорохом обоев под пальцами, тихим тиканьем дедушкиных часов, всхлипами ребёнка…
Она останавливается. Звук был таким тихим, что она могла его придумать. Могла. Бог знает, сколь многое она придумывает ночью.
Однако она вспоминает фотокарточку на каминной полке и вдруг осознаёт.
Она замедляет шаги; их заглушает ковёр, дорогой настолько, что прежде она не могла надеяться просто потрогать такой. Она вновь поднимается по лестнице, в свете газовых светильников минует холл и двери из красного дерева, проходит мимо заляпанных кровью картин. Она не останавливается, пока не входит в студию, где валяются два тела на рваных простынях и разбитые винные бокалы, формируя собственную картину. Горничной будет много работы, когда остальная семья вернётся.
Мальчишка плачет над своими кузенами, слишком увлечённый слезами, чтобы заметить её присутствие прежде, чем станет поздно. Она опускается на колени перед ним, за подбородок двумя пальцами поднимает его лицо, чтобы оно оказалось напротив её.
Ужас мелькает в его глазах. Он младше двух других, но уже вполне взрослый. Вполне взрослый, чтобы трудиться в порту, по крайней мере.
— Один, — произносит она.
— Почему ты хочешь знать? — спрашивает Виктор.
Она застенчиво наклоняет голову.
— Я хочу знать о том, что интересует тебя.
Он усмехается.
— Что ж, немного науки не повредит, — заключает он. — Ты не будешь понимать всё, имей в виду, но станешь куда интересней как собеседник.
— Ты не думаешь, что я достаточно хороша для этого, — тихо говорит она.
Он не поднимает голову от книги, так что не видит гневную морщинку, пролёгшую между её бровей.
— Конечно же ты хороша, — возражает он несколько отрешённо. — Ты ведь прекрасна, так?
Она не отвечает — это не имеет смысла. Его разум отравлен морфием и ощущением исключительности собственного ума, и Виктор никак не может заметить происходящее у него под носом. Так уверен в собственной гениальности, что считает, будто почует подвох за милю, при этом не замечая его ни на чердаке, ни на лестничной площадке, ни в собственной кровати; возможно, ему стоит отложить телескоп и заменить его очками?..
— Я исследую магнетизм, — говорит Виктор. — Отношения притяжения и отталкивания между объектами, возникающие в результате перераспределения электрических зарядов. В Древней Индии хирурги использовали магниты в своих практиках; некоторые из их теорий применимы и в наши дни.
