Я прижимаюсь щекой к ее макушке и закрываю глаза. Как бы мне хотелось закрыть уши, чтобы не слышать, как моя сестра борется со своими легкими. Мои руки влажные от ее слез.
Когда кашель прекращается, а ее дыхание становится размеренным, Сейди обмякает в моих руках. Я опускаю ее на кровать, так сосредоточившись на том, чтобы ее не потревожить, что чуть не пропускаю красное пятно. Оно огибает мое предплечье и пачкает одеяла.
— Боже мой, Сейди.
— Прости, — шепчет она. — Мне очень жаль.
Я не могу оторвать глаз от крови. Она и раньше откашливалась кровью, но никогда в таком количестве. Будто это место преступления. Будто кто-то порезал мою кожу на ленты. «Убийство», шепчет мой разум хриплым голосом Сейди.
— Перестань извиняться. С тобой все будет хорошо. Все… — я вытираю кровь с рук и бросаю алые салфетки на пол. — Все будет хорошо.
— Рубс, — шепчет она. — Мне нужна помощь, — я говорю ей, что сделаю для нее все, но она пытается передать мне свою просьбу мысленно и, наконец, у нее это выходит. Я смотрю на нее — нахмуренные брови и искаженное болью лицо, и понимаю, чего она хочет.
Она не в первый раз просит меня об этом. Далеко не первый. Каждый раз, когда она умоляет, идея все глубже проникает в мой разум. Я мотаю головой — быстро-быстро, чтобы эта мысль не засела там еще крепче, чем ей это уже удалось.
— Что угодно, кроме этого.
Сейди ничего не говорит, просто утыкается головой мне в плечо. Ее холодный нос приятно остужает мою обгоревшую на солнце кожу. Наконец, она произносит:
— Ты знаешь, что она уже приближается.
— Она придет, когда на то будет ее время! — я отхожу от кровати, подальше от ее ищущих глаз, дрожащего тела и отвратительной просьбы.
— Мне больно.
«Убийство» говорит мой разум голосом Сейди, но звучит это совсем как милосердие.
Я смотрю на свою близняшку и лучшую подругу, единственного человека во всей вселенной, который понимает меня. Я знала, понимаю я. Знала с самого начала, что все закончится именно так.
Должно быть, она видит это в моих глазах, принятое мной ужасное решение, потому что шепчет:
— Спасибо.
Я говорю:
— Я люблю тебя.
Я зажимаю её ноздри.
— Не отпускай, — говорит она.
У меня вырывается всхлип.
Ладонью накрываю потрескавшиеся губы сестры и говорю третью ложь:
— Это будет не больно, — уверяю я, и ее глаза такие яркие, такие полные любви, благодарности и облегчения.
Когда она начинает трепыхаться, я делаю, как она сказала. Я держу.
И держу.
Когда в отдалении слышится церковный колокол, глаза Сейди закрыты, и я говорю наибольшую ложь из всех. Все будет хорошо.
