Услышав в коридоре шаги, Изуна развёл шорох и даже постонал для конспирации. Когда за дверью вновь стало тихо, он прошагал к футону и улёгся на него, не расстилая. Как-то уж слишком рядом оказалась белая макушка Тобирамы — сейчас не очень-то белая, конечно, мягкие волосы покрылись пылью и кровью. Наверное мягкие; Изуна никогда не касался их голыми руками, если и хватал в бою, то только в перчатке — привычка носить их передалась от брата, да и с мечом обращаться удобнее.
Восполнить пробел в знаниях захотелось немедленно, и Изуна, подняв руку, не глядя запустил пальцы в волосы Тобирамы. Мягкие, и правда, в яркий контраст с самим Сенджу.
Странно, однако, выходит. Когда-то Изуна хотел эту голову настолько сильно, что готов был из кожи вон выпрыгнуть, лишь бы прикончить своего противника. Сейчас же он задумчиво пропускал между пальцами белые пряди волос Тобирамы и не испытывал даже тени желания схватиться за кунай и вспороть тому глотку. Что изменилось? Наверное, возможности.
Перевернувшись на бок, Изуна опустил голову на согнутую в локте руку, другой без спешки отведя пряди с лица Тобирамы. Вот нет в нём красоты в привычном смысле — а всё же привлекает. Действительно красив его брат, медово-коричный Хаширама, улыбка которого способна растопить все льды Страны Мороза. В Мадаре внешность отходит на очень далёкий план, стоит только встретиться с ним глазами — в них весь нии-сан, а не в сардонически искривлённых губах и вечных мешках под веками. А вот Тобирама притягивает взгляд всей своею неправильностью; среди квартета основателей Конохи он — белая ворона.
Изуна провёл подушечкой пальца по засечке на правой щеке Сенджу. Три брата — три шрама, чтобы помнить о каждом. Это ему рассказал Мадара, с которым в подпитии поделился Хаширама, беспокоящийся за при первой же возможности запирающегося в лаборатории младшего. Боялся, что тот слишком отстранится от мира. Изуна понимал обоих, никак не выдавал своего знания ситуации, но держал в голове заметку.
Мысли текли плавно, но все системы чувств были настороже, ловя тончайшие изменения в окружении. За стеной слева слышались звуки любви, в отдалении раздался звон переставляемой посуды, потянуло табаком. На шаги Изуна счёл не лишним вновь застонать, на этот раз громче, даже ругнуться, сопроводив это звонким шлепком по своему бедру. Смущение у него отсутствовало как таковое — не положено его иметь главе разведки, и в данной ситуации это было благом.
