— Да, да! — Чему-то смеялась я. — А какие добрые дела еще?
— Что «еще»?
— Ну — вы? Людям, а? Человекам?
Он смущался.
— А мне можете подкинуть немного того… — не унималась я.
— Чего «того»?
— Счастья, к примеру. Удачи. Радости и процветания.
— Будьте спокойны. Положитесь на меня! — засмеялся наконец и он, выходя из закованности.
Он, как оказалось, был говорун. И рассказчик. Правда, все больше про рыбную ловлю, до которой «наш первый охоч».
— Сидишь, сидишь и вдруг — потянет. Подсечешь — и вот он, лобастенький, так и рвется в ушицу.
Получалось, что он удачлив, хотя и нетороплив (и это было безусловно так), а «первый — ну прямо как ребенок, даже покраснеет весь, хоть своего окуня ему в ведерко кидай».
— И кидаете?
— Что вы. Еще истолкует не так.
Голос его не дрожит обидой, что могли предположить в нем такое, и объяснение его — доброе: подложил бы, мол, не жалко, да вот истолкует.
— У вас тут бунинские места недалеко, — переключила я. — Не ездили?
— Слыхать слыхал, да все как-то…
— А читали?
— Читал. Не подробно… с пятого на десятое.
А я только что перечитала все подряд. И меня понесло. И про «шестую книгу» (— Что это за книга?
— Туда была дворянская знать записана.
— А…),
и об Анне Буниной, и о Жуковском, который родственник.
Он у меня, бедняга, только ртом воздух хватал.
— Мне «Деревня» его особенно не нравится, — тихо сказал он.
— Почему «особенно»? А другое просто не нравится?
— Да, видать, что так.
— Вот оно что! А «Лика»?
— Да, конечно. Грустная вещь. И добрая.
— Добрая? Почему?
— Да вот что не велела про свою смерть говорить.
— Ну, для меня там — другое.
— А что?
— Это ощущение полноты жизни оттого, что есть о н а, Лика. Даже какие-то поступки… поступки против нее, против ее любви, но тоже возможные, лишь от этой полноты, от е е присутствия.
Человек на дороге задумался. Потом качнул головой из стороны в сторону:
— Нет. Я бы за любовь — все. Мне бы другого ничего не надо. Никакой этой полноты и рыжей бабенки.
Насупился — видно, осудив свою излишнюю открытость, и зашагал быстрее.
Я заговорила о другом: об их «экономическом чуде». Помедлил с ответом:
— Это уж на месте вам расскажут.
Потом оказалось, что именно у него экономическое образование, но проводить со мной беседу, видимо, счел неудобным (никто не уполномочил. Знай, мол, свое место.).
— А вас не смущает, что исчезают деревни? — спросила я.
— Крестьяне же остаются, и поля, и огороды.
— А вот сама деревня как понятие… как явление. А?
— Чего бояться, если так будет лучше.
