— Тогда и утверждение ваше голословно, — очень миролюбиво ответствовал мой герой, аккуратнейше вытирая бумажной салфеткой чуть запотевший от борща подбородок. (Я бы предпочитала, чтобы он этот подбородок не заливал вообще, но что поделаешь!)
— Видите ли, я заметил, что вы читаете книги всяких великих экономов и философов. Вольтера вот брали, а?
— Ну и что?
— Вы самоусовершенствуетесь. А для чего?
— Разве нельзя просто читать?
— Можно, но я спрашиваю: для чего? Это я себя спрашиваю. И сам себе отвечаю, потому что вы не ответите: для движения вперед.
— Коля, прекрати. Веди себя хорошо и отлично.
— Нет, почему же, Анна Сергеевна, — возражал, отчаянно смущаясь, мой герой. — Я действительно интересуюсь вопросами… и… более широко.
— Но для чего тогда Бунин? При чем он тут?
Тут уж я рассмеялась:
— Ну, этого тебе, Коля, никогда не понять! Так же, как слова «вы-г-вам».
Улыбнулся и Поликарпыч.
У нас с ним был уже ласковый разговор, когда я допытывалась, что это слово могло значить, а он утверждал, что никакого «выгвама» не было.
— Да было же, было, такого не придумаешь!
— Ну и ладно. Это будет мой секрет.
— Н а ш, ладно?
Коля Птичкин сделал паузу, давая понять, что в личное не лезет. И потом — снова:
— Василь Поликарпыч, а ведь вы и историей балуетесь!
— Постольку поскольку.
— Я видел ваши пометки на многих книжках — нарочно взял после вас у Верочки-библиотекарши, пока она их еще не разложила.
— Может, конечно, я не все стер, — покраснел Поликарпыч.
— Не в этом дело. Но что вам, например, декабристы?
— Это самое бескорыстное движение, если хотите знать, самое… — Он даже задохнулся от восхищения. — Это истинное служение народу. Ведь у них было все, и они все теряли!
Милый, милый человек, он постигал истины, которые злой мальчик Коля знал с детства и к которым, вероятно, вернулся, пройдя путь отрицания. И сейчас на этот путь затягивал, волочил упирающегося Поликарпыча:
— Но ведь они, ваши бескорыстные, выдавали друг друга!
Как гадко наносить подобные удары! Человек — цельный человек — открыл, поверил и должен находиться в состоянии веры и любви.
— Я не хочу обсуждать этого.
— А князь Трубецкой…
— Я прошу вас, Николай Николаич!
— Коля, и я прошу.
— Сдаюсь! — Коля поднял обе руки, которым не хватало мужественности.
— Тебе не скучно с ним? — начинал свой утренний телефонный разговор Николай. — Он, наверное, читает тебе на сон грядущий «Горе от ума» и восхищается, как разошлись в поговорки и остроты все словечки оттуда.
