— Вы не возражаете?
Пинсон повернул голову и увидел перед собой рыжеволосую молодую женщину, которая вызвала ропот среди горожан, когда вышла, чтобы присоединиться к кучке добровольцев. Не дождавшись ответа, рыжеволосая села рядом с профессором.
— А ведь мы знакомы.
— Неужели? — озадаченно нахмурился Пинсон. — Что-то я никак не могу…
— Ну конечно, с чего бы вам меня помнить, — искренне рассмеялась женщина. — Мы с вами виделись, когда вы приезжали к нам с официальным визитом. Вы тогда были министром. Вы еще заглянули в тюрьму, когда я там преподавала монахиням основы анархизма.
— Ну да, — промямлил Пинсон. — Теперь я точно вспомнил.
— Врете, — рассмеялась она, отчего веснушки словно заплясали на ее лице. Рыжеволосая махнула рукой в сторону остальных заложников. — Согласитесь, наши товарищи по несчастью не слишком дружелюбны. Возьмем, к примеру, меня. Я поселилась в городе еще до войны. Как я уже говорила, устроилась тут учительницей. И вот ведь все равно меня считают здесь чужой. Я для них экстраихера[10]. Сволочи. Считают меня шлюхой. И все потому, что у меня был роман с одним из ополченцев. Забавно, они считают себя анархистами, но при этом категорически против свобод и вольностей, которые предусматривает анархизм. Стоило моему любовнику уйти на войну, от меня все отвернулись. К тому моменту я уже была от него беременна. Прошу меня извинить. Моя прямота вас смущает?
— Нет-нет, отнюдь, — покачал головой профессор, будучи все же несколько ошарашен от того, что рыжеволосая решила вдруг излить душу ему, совершенно постороннему человеку. — А ваш ребенок… ваше дитя… Он… Она…
— Он, — уточнила женщина, — у меня родился мальчик. Очень красивый, — по ее лицу скользнула тень, — он умер от тифа. Два года не успело исполниться. — Рыжеволосая нашла в себе силы улыбнуться. — Этого местные мне тоже не простили. Мало того что шлюха, так в добавок еще и плохая мать. Куда ни кинь, всюду клин. Верно я говорю? — несмотря на небрежный тон, от внимания Пинсона не ускользнула дрожь в ее голосе.
— Примите мои соболезнования, — проговорил профессор.
— Что поделаешь, это жизнь, — пожала плечами женщина, — надо стиснуть зубы и двигаться вперед. Впрочем, я бы не отказалась очутиться где-нибудь подальше отсюда.
— Вы никогда не думали вернуться домой?
— В Гранаду? — фыркнула рыжеволосая. — Она практически сразу очутилась в руках фашистов. Похоже, я тут застряла надолго. Верно я говорю? Никуда мне отсюда не деться.
